Карибский брак - Элис Хоффман Страница 8

Впрочем, на Сан-Доминго этого не забыли, и Энрике так и остался жить на Сент-Томасе в доме рядом с нашим, сразу за оштукатуренной садовой стеной. На нашем острове он наслаждался свободой. Около дома он посадил дерево святого Фомы с желтыми цветами в красных пятнышках. Говорили, что это капли крови святого, упавшие во время его мучений. Документ, подтверждающий право на владение домом, был подписан моим отцом на имя мистера Энрике. Когда отец организовал свое дело, Энрике стал работать у него в конторе клерком. Он ежедневно ходил на службу в черном костюме, который подчеркивал, как он красив. Многие женщины хотели бы выйти за него замуж, но он предпочитал оставаться холостяком. Революция на его острове нанесла душевную травму не только ее участникам, но и тем, кто бежал с родины.

В налоговых документах было указано, что Энрике принадлежит моему отцу, но он заработал свою свободу на пристани Сан-Доминго, где они оба заново родились. Отец говорил, что когда-то наш народ тоже был в рабстве в пустыне, но, поскольку Бог нас освободил, никто из нас не имеет права владеть другим человеком. Было записано, что каждый человек принадлежит Богу и никому другому. А как насчет женщин? Кому они принадлежат – Богу или мужчинам своей семьи? Они не могут иметь собственность и заниматься бизнесом, эта честь предоставлена только мужчинам. Они должны жить скромно, опустив глаза, и следовать назначенным им путем. Папа говорил, что я должна довериться ему и сделать так, как он велит.

– Замужество – это тоже своего рода бизнес, а в бизнесе ты, дорогая, неплохо разбираешься.

В соответствии с обычаями нашего народа отец в конце концов договорился насчет моей свадьбы. Я не верила, что он найдет мне подходящую пару. Когда он сказал, что все-таки нашел, по спине у меня пробежал холодок, хотя он и уверял меня, что выбрал хорошего человека, который будет добр ко мне. Наверное, я побледнела, но, прежде чем успела высказать протест, он покачал головой и взял меня за руку.

– Пойми, – произнес он мягко и печально, – мы уже договорились.

Стало ясно, что раз он дал обещание, то не может взять свои слова обратно. Сердце запульсировало где-то у меня в горле. Я слышала, как за окном бьет крыльями колибри. Человек, которого отец выбрал мне в мужья, был способным бизнесменом, но по воле судьбы потерял в последнее время несколько кораблей. Однако несколько хороших судов у него все еще оставалось, и он пришел к моему отцу с предложением. У отца был товар на продажу, но не было судов, чтобы отправить ром и патоку в Чарльстон и Нью-Йорк. Объединение было выгодно обоим. В этом партнерстве участвовала вся семья – как жившие на нашем острове, так и европейцы, потому что у нас было совместное предприятие и они ссужали нам деньги. Свадьба связала бы оба наши семейства прочнее, чем обычный коммерческий договор.

– Это объединение сил, – сказал отец.

Я ничего не ответила, но подумала, что это нечто большее, это объединение судеб.

Наша конгрегация была так мала, что в ней было лишь несколько неженатых молодых людей. Я предполагала, что мой жених – один из тех парней, с которыми я выросла и которых хорошо знала. Ничего подобного! Когда отец назвал мне его имя, я почувствовала, наверное, то же, что чувствуют осужденные, когда дверь тюремной камеры за ними захлопывается и ключ поворачивается в замке. Моим будущим мужем оказался Исаак Пети, который был почти на тридцать лет меня старше и имел троих детей. Младшей была девочка, и ей еще не исполнилось и года. Жена Исаака умерла, когда рожала ее. Мы все были на ее похоронах. Самого месье Пети мне тогда не было видно с моего места, но я слышала, как плачут дети.

Утраты, понесенные семьей Пети, были, казалось, выше того, что может выдержать человек. Умерли несколько детей: сначала дочь, после нее два сына, затем девочки-близнецы, не успевшие даже получить имена, и, наконец, любимый сын Иосиф. Остались только два сына, Давид и Самуил, и маленькая девочка, вскоре после рождения которой мадам Эстер Пети скончалась от родильной горячки. Я много раз видела эту стройную привлекательную женщину на рыночной площади; она любила красные цветы, распускавшиеся на деревьях делоникса царского. И еще долго после ее смерти люди оставляли вазы с этими цветами около ее дома.

Теперь они давно увяли и выброшены.

Когда я узнала от отца свою судьбу, у меня комок подступил к горлу. Я подумала о карте Парижа, выученной мною наизусть, и о моей тетради со сказками, спрятанной под матрасом. Перед моими глазами промелькнула картина: мужчина, которого я даже не знаю, подходит к моей постели. Я предпочла бы оказаться на дне морском, но знала, что должна пережить это. Возможно, другая девушка стала бы умолять, чтобы отец изменил свое решение, но я заглядывала в конторские книги и осознавала, что если не преобразовать наш семейный бизнес, то нас ждут большие перемены: не будет ни дома с садом, ни привычной благополучной жизни. Наверное, неожиданное предсказание Адели было не случайным. Мне суждено стать матерью даже раньше, чем разделю ложе с мужчиной и рожу ребенка. Меня ждали дом с красными цветами в саду, плачущие дети-сироты и печальный человек, который после смерти жены почти не уделял внимания делам и был на грани разорения.

В ночь, когда мотыльки вдвое больше парижских бились о деревянные ставни, я поверила, что все это не сон, который исчезнет с лучами утреннего солнца. Больше всего на свете мне хотелось покинуть Сент-Томас и переселиться в Париж, где я была готова даже ухаживать за каким-нибудь престарелым родственником или убираться в чужих домах. Однако мой папа сильно сдал в последнее время: выглядел как старик, согнувшийся под ударом судьбы. Он тревожился о моем будущем. Но ведь это было прежде всего именно мое будущее.

– Сначала я должна поговорить с месье Пети, – уверенно произнесла я.

Отец вздохнул. Он знал, что я упряма и что у меня есть свои соображения.

– Так ли уж это необходимо?

– Так ли уж надо дышать, чтобы жить? – Я, конечно, хотела спасти наш бизнес, но это не значило, что я согласна играть роль бессловесного несмышленыша. – Я не отвергаю того, о чем ты просишь, но и ты не отказывай мне. Скажи ему, чтобы он пришел.

Как-то вечером, спустя несколько дней после нашего с отцом разговора, месье Пети навестил нас после того, как его дети были уложены спать под надзором служанки. Было уже довольно поздно, и комары, кружившие до этого в сумерках, рассеялись во влажной ночи. Летучие мыши высадились на деревья, их темные силуэты можно было принять за листья. Я слышала, как они дышат, вися вверх ногами на ветвях. Мне бы хотелось, чтобы наш разговор был непринужденным и состоялся бы не в домашней обстановке. Однако папа, соблюдая все формальности, представил нас друг другу, хотя мы, несомненно, встречались раньше, – только где и по какому случаю, ни он, ни я не могли вспомнить. Все-таки месье Пети был немолодым солидным человеком, а я всего лишь девчонкой.

– Enchantée [13], – произнес месье Пети.

Мне сказали, что он приехал на Сент-Томас прямо из Парижа, и это заинтриговало меня. Мне хотелось расспросить его о парижской жизни, но папа бросил мне предупреждающий взгляд, так что я ограничилась вежливым приветствием гостю. Они с отцом выпили по стаканчику хереса, а я чай с вербеной, хотя предпочла бы ром. По настоянию мамы я надела одно из ее платьев, в котором выглядела чуть старше своего возраста, более искушенной. Это было серое шелковое платье, привезенное из Франции, с нижней кринолиновой юбкой, щекотавшей мне ноги, будто по ним ползали муравьи. Волосы у меня были зачесаны назад и заколоты черепахово-ракушечным гребнем. Я не была красива, но была молода, и этого, возможно, было достаточно.