Старухи - Наталия Царёва Страница 8

– Ё… твою мать… – злобно прошептала Хулиганка.

А матушка Евдокия слабеньким голоском сказала, обращаясь к Ольге:

– Может, не надо?

– Надо, моя дорогая! Вечно на скамейке не отсидишься. Вот потянут тебя на верёвке в Гулаг – там и посидишь с полным своим удовольствием!

Старухи и тут промолчали. А Ольге было ещё много чего сказать.

– В противниках у Ельцина ходили: Гайдар, Яковлев, Фёдоров с Руцким… Я вам говорила об этом… Моя правда именно в том, что в президентском кресле я не вижу никого, кроме Ельцина! Потому на выборах буду вычёркивать всех антимонархистов, и вас прошу делать то же самое.

– Хорошо, договорились! – сказала Ульяна. – Вычеркнем. Если до выборов доползем.

– А теперь давайте отдохнем немножко, – предложила Историк.

Ольгу возмутило предложение Анны:

– Отдохнуть им надо! А?! Вы все как змеи были пригреты на груди у Ельцина! И никакой от вас благодарности! Обидно за него! Как вы этого не понимаете?!

Историк со словами «я, пожалуй, пойду» поднялась со скамейки, но не успела и шага сделать, как в спину ей заверещала Ельцинистка:

– Бежишь?!

– Бегу, – твердо согласилась Анна.

– От правды бежишь?!

– От правды, от правды, – подтвердила Анна. – Так я побегу?

– Обидно за него! Обидно! Не обидно тебе?! Отвечай!

– Обидно… И я бегу от правды…

И Анна заковыляла вверх по тропинке.

Нинка-Хулиганка подскочила к Ельцинистке и прокричала ей в самое ухо:

– А за нас тебе, гадина, не обидно?!

– Вы все здесь сидящие – рабы, а рабов обидеть невозможно.

– А ты кто? – вступила в «беседу» Людмила-Гламурница. – Ты же вместе с нами сидишь?

– Да, сижу! Но мне страшно с вами! А я просто благодарный человек!

– Он же страну развалил! – выпалила Гламурница. – Мы с тобой – осколки её! Мелкие-премелкие!

– Она сама развалилась! Сама! На его месте я поступила бы точно так же!

– Никогда не мечтала о президентском кресле? – ехидно спросила Нинка.

– Провоцируешь?!

– Конечно, нет. Я серьёзно. В следующий раз, когда будут выборы, попробуй.

– Старая я очень, а то можно было бы попробовать… – задумчиво сказала Политик.

Видно, Ульяне стало жаль безумную старуху, и она, подойдя совсем близко к Ольге, сказала тихо и ласково:

– Ну, что ты мудишь? Не надо. Мудишь и мудишь… И всех замудила! А ты ведь такой хороший человек!

– Понимаешь, Ульяна, – доверительно, как другу, сказала Ольга, – Он систему раскачал, и потому я прощаю ему всё, что он сделал не так!

– А я не прощаю, – тихо сказала маленькая старушонка Бомжонок.

– Ты не в счёт, – едва повернувшись к Марии-Бомжонку, ответила Ельцинистка.

– Куда это годится, Ульяна?! – оскорбилась за подругу Анна.

– Он сделал то, чего не удалось сделать Власову! – закричала Ольга.

Старухи на несколько секунд замерли в ужасе, а потом, не сговариваясь, как по команде, все до одной встали и побрели к берегу. Не смеялись и не разговаривали.

Безумная старуха, продолжая что-то бормотать, осталась одна на своем камне.

Она смотрела вслед уходящим от неё «подругам» и вдруг неожиданно голосом обиженного ребёнка крикнула им вдогонку:

– Сестрицы, куда же вы?..

Елене Олеговне было невыносимо жалко и больную старуху, и её подруг, страдающих от овладевавших Ольгой приступов безумия. Она понимала, что старух не за что осуждать. Они делали всё, что могли: уговаривали, жалели, потакали, ругали, молчали… И что ей дался этот Ельцин?..

* * *

Старухи не пришли ни вечером, ни на следующее утро.

Елена Олеговна даже расстроилась… Она уже привыкла к ним.

От расстройства стала варить суп. Тем более, надо было что-то делать с мясом, которое лежало в морозильнике уже месяца два. М-да… Давно она ничего не варила… Не интересно ей готовить. Скучно… Не интеллектуально…

Пока варила суп, время от времени подходила к окошку и высматривала старух, которые уже прочно вошли в её жизнь и заняли там своё место.

Пришли или не пришли?

Пришли аж к вечеру! Все в сборе. И Ольга с ними. Молчаливая… Старухи смеялись! И… выпивали?!

Ульяна держала в руках бутылку, из которой что-то разливала по пластиковым стаканчикам.

– Мне совсем чуть-чуть, – предостерегла Матушка Евдокия. – Мне от вина плохо…

– Сегодня не будет! – успокоила Ульяна.

– Мне всегда плохо…

– А сегодня не будет. Мы сделали, как наш Профессор велела, – сказала Ульяна и ласково посмотрела на зачуханную старушонку-Бомжонка.

Во как! Оказывается, у этой старушонки есть своя кличка! Профессор! За какие такие заслуги?

– Маша! – как-то особенно уважительно и чуть ли не с поклоном обратилась к Профессору Ульяна, – объясни девочкам, почему от нашего вина им не станет плохо.

И Маша объяснила:

– Раньше люди всегда разбавляли вино водой… – начала, было, старушонка.

– И сильно разбавляли? – поинтересовалась Гламурница.

– На две трети.

– Когда раньше? – грубо влезла Нинка.

– При Ленине?

«Профессор» Мария нисколько не смутилась от Нинкиного вопроса и спокойным голосом ответила:

– В Древней Греции, например…

– Вот идиоты! – осудила Нинка древних греков.

А Бомжонок неожиданно заговорила тоном человека, привыкшего читать лекции:

– Для разбавления вина древним грекам служили специальные сосуды, которые назывались кратерами. Это смесители, если перевести буквально…

– Поняла, ЧТО бухАть будешь? – обратилась к Евдокии Нинка-Хулиганка. – Смеситель, едрена шишка! Полезный, б….! И тошнить не будет!

А Профессор-Бомжонок снова стала маленькой и самой незаметной старушкой.

Ульяна подняла свой стаканчик:

– За День нашей матушки России!

Старухи потянулись своими стаканчиками друг к другу.

– Дай Бог нашей России здоровья! – сказала Евдокия.

– Дай Бог, дай Бог! – закивали старухи.

И вдруг, совершенно неожиданно для Елены Олеговны, Ульяна посмотрела на её окошко, приподняла стаканчик, как бы приветствуя хозяйку, и улыбнулась. Потом что-то шепнула стоящей рядом Гламурнице. Та тоже глянула в сторону Елениного дома и тоже улыбнулась.

Елена Олеговна тотчас отошла от окна.

Конец ознакомительного фрагмента