Между прошлым и будущим - Карен Уайт Страница 8

– Да, конечно же, я их помню. Там еще был мальчик…

Я замолчала, и глаза мои расширились, когда до меня наконец дошло. Я вспомнила мальчика, которого видела только издали, когда он с причала для яхт пускал в бухту бумажные самолетики. Один из них я даже как-то нашла на берегу. Я поразилась тогда, как искусно, с многочисленными складками и изгибами был сложен лист бумаги. Наверное, чтобы сотворить такое, требуется несколько часов, и я тогда подумала, что каждая складочка, наверное, запечатлела молитву, на которую пока нет ответа, неосуществленные мечты, под тяжестью которых и упал маленький самолетик.

Мистер Бофейн подошел ко мне и стоял, опираясь руками о письменный стол.

– Мать умерла, когда мне было девять, и мой отец на лето отправлял меня на Эдисто, как я подозреваю, чтобы избавить себя от моего общества.

– Думаю, я вас там видела несколько раз, – осторожно сказала я, однако не стала ему рассказывать, что Ева не раз встречала его с тетями в городе или в церкви, но не удостаивала внимания, так как это был городской мальчик, а не островной житель, и он наверняка не знал, как устраивать ловушки для крабов. По крайней мере, так было до того, как Ева начала проявлять интерес к мальчикам, а они начали обращать внимание на нее. Я тоже не рвалась с ним познакомиться, но навсегда запомнила тот искусно сложенный бумажный самолетик, складки простой бумаги, которые мальчик превратил в крылья. – Но вы никогда не выходили с нами поиграть.

– Я был единственным ребенком в семье, поэтому можете себе представить, как меня опекали. Мне даже не разрешали пойти одному на пляж или поиграть с местными детьми. Но тетушки были очень добры ко мне, и мне безумно нравился остров.

– Жарка, – впервые произнесла я вслух, с трудом справляясь с жесткими согласными. Конечно, я знала их фамилию, хотя Ева и все наши друзья обычно называли их «старые леди из большого дома». Однако фамилия казалась знакомой и по другой причине – я слышала ее совсем недавно, но никак не могла вспомнить, где именно.

– А знаете, я ведь любопытна. Расскажите, каким образом они в конце жизни оказались на Эдисто?

Он отпил глоток кофе.

– Дом принадлежал семье отца, но он предоставил его тетушкам, когда они во время войны приехали сюда из Венгрии. Они хотели быть рядом с семьей, но в то же время не слишком близко, и Эдисто казался идеальным местом для этого.

– Я хорошо помню ваших тетушек, – призналась я. – Они всегда были добры к нам, детям, хотя я и не могу сказать, что мы платили им тем же.

Он кивнул, и в его глазах читалось ожидание, но я не знала, какой именно ответ он хотел услышать. Я кашлянула, чтобы прочистить горло.

– Вы говорите о вашей тетушке Хелене. А как звали ее покойную сестру?

– Бернадетт.

Меня вдруг охватил стыд, как будто я обязана была знать их имена. Знать их как конкретных людей с именами и особенностями личности, ведь они были любящими тетушками одинокому маленькому мальчику. Я нахмурилась, пытаясь привести в порядок мысли.

– Вы сказали, что Хелена попала в больницу после смерти Бернадетт. Они что, обе болели?

Мистер Бофейн оттолкнулся руками от стола, повернулся к окну и принялся внимательно наблюдать за потоком машин на Броуд-стрит.

– Бернадетт умерла во сне. А тетушка Хелена… – Он пожал плечами. – Думаю, без сестры жизнь потеряла для нее смысл. Она ничего не ела, не пила и хотела умереть. Мне повезло, что я вовремя их обнаружил.

Мне хотелось, чтобы он снова посмотрел на меня, мне хотелось иметь возможность заглянуть ему в глаза. Может быть, тогда я смогу понять, что он недоговаривает. Я заерзала в кресле, и пакет из супермаркета, который я положила на пол у ног, громко зашуршал.

– Мне надо все обсудить с матерью и сестрой, чтобы понять, смогу ли я принять ваше предложение… – Я замолкла, так как не знала, что еще можно сказать.

– У них прекрасный рояль, марки «Мэйсон и Хэмлин» тысяча девятьсот двадцать шестого года. Вы можете играть на нем сколько вам угодно. Тете Хелене это понравится. Уверен, она будет наслаждаться вашим обществом.

Я вновь почувствовала, как сердце сжалось от тревожного предчувствия, и это ощущение было столь сильным, что мне пришлось сделать глубокий вдох. Я выждала пару минут, прежде чем смогла ответить.

– Вы позволите мне дать вам ответ завтра? Мне действительно надо посоветоваться с матерью и сестрой.

– Разумеется. И если вам надо сократить время работы или, наоборот, увеличить, это вполне возможно. В таких вещах нужна определенная гибкость. Уверен, это будет хорошо для всех нас.

Я думала о рояле марки «Мэйсон и Хэмлин» – тот инструмент, который продала мать, тоже был этой фирмы – и не могла отделаться от мысли, что он словно знал, что я не смогу устоять перед искушением и приму это странное предложение.

– В таком случае обсудим все завтра.

Я встала – мне ясно дали понять, что пора уходить.

– Хорошо. И еще раз спасибо вам.

Мне было страшно неловко, я так и не могла понять, за что я его поблагодарила – за предоставляемую возможность или за то, что он любезно отвез меня домой после нашей неожиданной встречи. Впрочем, мне вовсе не хотелось ломать над этим голову.

Я вышла из его кабинета, чувствуя, что он провожает меня взглядом своих серых глаз. Закрыв дверь, я с запозданием осознала, что оставила его пиджак скомканным в пакете на полу. Я несколько мгновений смотрела на закрытую дверь его кабинета, убеждая себя, что надо отказаться от его предложения, независимо от того, что скажут мать и Ева. Но почему-то никак не могла отделаться от мысли о маленьком мальчике на причале, пускающем в воздух бумажные самолетики, которые чертят в небе незримые следы, пока не упадут в воду.

Я знала, что Элеонор вернулась, еще до того, как она повернула ключ в замке. Сколько себя помню, сестра всегда была неким продолжением меня – бесплотной конечностью, которую я не могла контролировать. Но все равно она принадлежала мне. Когда она родилась, папа положил крошечного младенца мне на руки, и с этого момента она стала моей. Моей, чтобы любить и заботиться. Не думаю, что он мог представить тот неожиданный поворот, который совершили наши судьбы.

– Это ты, мама?

Элеонор стояла на пороге, принеся с собой запах дождя.

Я подняла глаза от обеденного стола, на котором нашивала бесконечные ряды блесток на костюм мажоретки для шестнадцатилетней девочки. Мама так страдала от артрита, что больше не могла выполнять столь тонкую работу, но я удивила ее – впрочем, и себя тоже – тем, что мои стежки были такие же прямые и точные, как когда-то и у нее.

– Она отдыхает, – сказала я, наблюдая, как Элеонор сбрасывает мокрые туфли – синие лодочки, которые подкрашивали уже столько раз, что после них на ступнях оставались синие пятна. – А Глен сегодня снова работает допоздна.