Зеркало - Екатерина Рождественская Страница 8

Бабушка стала читать письмо еще раз, вслух, явно не до конца поняв его смысл в первый раз. …Мы все продумали… Дождись меня…

Ей представилось, как ее Аркаша в обмотках и в дохлой драной шинели с чужого плеча бредет с тысячью таких же, как он, посреди непонятно чего, неизвестно куда и зачем, и ей стало жутко.

– Сонюшка, Соня… – чуть слышно позвала она. Слипшиеся петушки упали на пол и разбились, рассыпавшись на сотню кровавых осколков.

– Бабуся! – крикнула Лизонька, расстроившись из-за разбитых петушков.

В комнату вбежала растревоженная Соня.

– Что случилось?

Наталья Матвеевна лежала на спине и что-то шептала. Сил пошевелиться не было. Ее сковала непонятная сила, еще неведомая ей, сковала намертво и очень цепко, окукливая, как гусеницу, мелкими прозрачными сильными щупальцами, которые, лишив подвижности сначала руки и ноги, подступали все выше и выше к груди.

– Аркаша… сбежал на фронт. Это я виновата, это из-за меня… Господи, спаси его, господи… Я ему сказала, присмотри за ним, за Сашкой, а он, наверное, понял буквально… Или раньше все сами решили… Господи, как больно… Отдай его, возьми меня, господи… Отче наш, иже еси…

Наталья Матвеевна стала часто дышать, ей явно не хватало воздуха. Грудь ломило так, словно записка эта Аркашина прошла сквозь сердце навылет и пришпилила его раскаленной острой иглой, как бабочек, которые в изобилии висели вокруг на стенках.

– Аркаша, мальчик мой, – прошептала она.

Соня, еще до конца не понимая, что произошло, но уже нутром чуя беду, села на полу у дивана, держа за руку Наталью Матвеевну. На шум, распахнув дверь, прибежал и Андрей Николаич. Соня молча, не глядя, передала ему мятую Аркашину записку.

Бледное, искаженное ужасом и болью лицо Натальи Матвеевны было повернуто к зеркалу. Она шевелила губами и пристально смотрела туда, словно стараясь увидеть что-то очень для себя важное. Попыталась приподнять руку, показывая на отражение, но сил совсем не хватало. Она еще дышала, но дыхание это уже не означало жизнь. Организм лишь по инерции делал то, к чему привык за эти долгие годы. Взгляд ее затухал, но вдруг глаза страшно завращались, словно осматривая комнату или запоминая, что там висит на стенах, но Соня поняла, что бабушка уже не видит. Глаза Натальи Матвеевны потемнели, словно налились горечью. Дыхание становилось все реже и мельче, пока наконец не затихло совсем. Через мгновение лицо ее абсолютно разгладилось, брови опустились, исчезла между ними складка, словно печаль моментально сменилась покоем, осознанным и заслуженным. Зеркало бесстрастно смотрело на эту обычную человеческую смерть и на крошечное, никому не заметное и чуть светящееся облачко, которое поднялось над телом Натальи Матвеевны. Вдруг облачко дернулось и быстро полетело в сторону зеркала, словно там, в зазеркалье, открылась форточка и подул сквозняк. Он подхватил прозрачный и невесомый сгусток воздуха, похожий на зонтик одуванчика, и понес, чтобы скорее спрятать его там, в темноте и неизвестности.

Соня внимательно смотрела на любимую бабушку, держа ее руку в своих и заливаясь слезами. Она не плакала, нет, просто слезы сами по себе текли из глаз двумя полноводными реками, чтобы потопить только что произошедшее и еще не в полную меру осознанное горе. Андрей Николаевич подошел к Соне и обнял ее. Соня плакала абсолютно беззвучно, пропитываясь несчастьем, как губка водой. От нее в одночасье ушло двое любимых – бабушка, воспитавшая ее и заменившая мать, и первенец, ее сын. Одна навсегда, а другой? Вернется ли? Не сгинет ли? Но плакала она сейчас по обоим, по той половине семьи, которая была еще час назад и которой она вдруг так моментально лишилась.

– Господи, так же не должно быть… За что??? – прошептала Соня.

Зеркало почувствовало это горе, впитало в себя, поблекло, чуть потемнело. Лишь только Лизочка, до конца так и не поняв, что случилось, стала аккуратно складывать на зеркале осколки кроваво-красных петушков.

А Наталья, тоже вся в слезах, подошла и начала закутывать зеркало черной бабушкиной шалью. Но было поздно. Зеркало забрало еще одну душу.

Зеркало, стоявшее на своем месте лет, наверное, сто, приподняли и передвинули.

О так называемом уплотнении Незлобиных предупредили заранее, поставив в известность, что пролетарское государство нуждается в излишках их жилой площади. Дом их считался богатым, поскольку комнат в нем было на одну больше проживающих в нем душ, да и санитарные нормы жилой площади – по 18 квадратных аршин, то есть по 9 квадратных метров на человека – сильно превышали правила. Комнаты, сказали, у вас просторные, так что семьи могут въехать большие, ничего страшного, перебьетесь, господа-товарищи. Всё лучше, чем останутся излишки, и придется эти лишние метры перераспределять, объяснили в комиссии по уплотнению. Поэтому добровольно, господа хорошие, и самостоятельно ищем соседей к себе на лишние метры, а ежели в двухнедельный срок не управитесь, заявили, то проведем принудительное уплотнение, уж не обессудьте.

Вот и стал Андрей Николаевич активно искать «сожителей», стараясь, чтобы люди были из его среды, но получилось это только частично. Посоветовали одного профессора консерватории и ученого-медика, еще одного соседа должна была прислать комиссия.

– Аккуратнее с зеркалом, господа! – попросила Софья Сергеевна.

– Мы вам, гражданочка, не господа, а товарищи! – ехидно произнес мелкий щербатый мужичок в кожанке. – Двигаем, как можем, а вы под ногами-то не мешайтесь! Ишь, указывать она тут будет! Прошло ваше время, мадама, прошло, мать твою!

– Что вы себе позволяете! – повысив тон, спросила Софья Сергеевна. – Я у себя дома и не позволю, чтобы со мной так разговаривали!

– Для нас, интеллигентов, запретных слов нет! Она, вишь ты, не позволит! Она, вишь ты, у себя дома! Нет у тебя больше дома! Нет! Всё теперь общественное! – Челюсти у мужика заработали быстро и яростно, слюна стала брызгать далеко и мощно, словно он не разговаривал, а вгрызался, как пес, в большую мослатую кость с остатками чуть подтухшего мяса.

– А разве мы с вами перешли на «ты»? – спросила удивленно Софья Сергеевна.

– А что с вами, буржуями, тут особо расшаркиваться? – не унимался мужичок.

Он был главный по уплотнению незлобинского дома. На нем было еще с десяток квартир, но незлобинский дом-то просторный, да еще и с флигелем, и представлял большой интерес для уполномоченного по уплотнению. Уполномоченный по уплотнению – мужик очень гордился такой завидной должностью.

– И надолго это уплотнение, смею вас спросить? – поинтересовалась Софья Сергеевна.

– Ну пока наши инженера' не построят достаточно жилья для бедноты, а вы что думали? Вот у вас-то и будет тут пока жить трудящаяся беднота, чернорабочие или кто-то из прислуги бывшей, в общем, переселим к вам народ из подвала! Вот для них это будет праздник! А что вы думали? У вас не дом, а сплошные излишки, гражданочка! – продолжал он упиваться властью. – Живете вчетвером в таких-то хоромах, а пролетариат бедствует да по углам ютится! Всё, настал ваш час, пришло счастливое времечко, когда сгоним наконец паразитов с нашей рабочей шеи! – и он злобно и мерзко посмотрел на Софью Сергеевну.

Конец ознакомительного фрагмента