Квартира в Париже - Гийом Мюссо Страница 8

Живопись такого рода чаще оставляла ее равнодушной. Никогда она не понимала, говоря по правде, современную живопись. Читала, как все, статьи, смотрела репортажи об успехах художников, выбившихся в звезды: инкрустированном бриллиантами черепе Дэмьена Хёрста [12] и его зверях в формалине, омарах Джеффа Кунса [13], вызвавших полемику в Версальском дворце, провокационных выходках Бэнкси [14], елке Пола Маккартни, сделанной в форме секс-игрушки и разгромленной на Вандомской площади, но пока еще не нашла ключа, который отпер бы ей дверь в эту вселенную. Вся в сомнениях, она добрела до последнего зала, где ее поджидала стилевая мешанина. Помимо воли Маделин задержалась перед надувными фаллическими фигурами кислотной окраски. Потом ее внимание привлекли персонажи из розовой смолы в стиле манго-порно. В экспозиции выделялись также два высоких скелета, застывших в рискованной позе из Камасутры, монументальные скульптуры из увеличенных ячеек «лего» и беломраморная химера – лев с головой и бюстом Кейт Мосс. Дальше, в глубине зала, красовалась коллекция оружия – ружей, мушкетонов и аркебуз, изготовленных из вторсырья: банок из-под сардин, перегоревших лампочек, железной и деревянной кухонной утвари; все это удерживалось вместе при помощи проволочек, изоляционной ленты и кусков веревки.

– Нравится?

Маделин вздрогнула и обернулась. Засмотревшись на всю эту невидаль, она не услышала, как к ней подкрался Бернар Бенедик.

– Совершенно в этом не разбираюсь. Одно могу сказать: это не мое.

– Что же тогда ваше? – весело спросил галерист.

– Матисс, Бранкузи, Никола де Сталь, Джакометти. – За этим перечислением она убрала в карман полученный от него конверт.

– Охотно соглашусь, этот уровень гениальности здесь еще не достигнут. – Бернар Бенедик с улыбкой обвел рукой пестрый лес эрегированных половых членов. – Вы будете смеяться, именно вот это расходится у меня сейчас на ура.

Маделин с сомнением надула губы.

– А работы Шона Лоренца у вас есть?

Только что Бенедик был весел, но теперь помрачнел.

– Увы, нет. Этот художник рисовал мало. Сегодня его произведений почти не найти. Каждое стоит целое состояние.

– Когда он скончался?

– Год назад. Ему исполнилось всего сорок девять лет.

– Какая ранняя смерть!

Бенедик кивнул.

– Шон всегда был слаб здоровьем. У него были давние проблемы с сердцем, он перенес несколько операций шунтирования.

– Его вещи выставляли и продавали вы один?

Бенедик скорчил горестную гримасу.

– Сначала – да. Потом я стал просто его другом, несмотря на частые размолвки.

– Что собой представляли полотна Лоренца?

– Других подобных не было! – воскликнул галерист. – Лоренц есть Лоренц, этим все сказано.

– А все-таки? – не унималась Маделин.

– Шон не помещался ни в одну из известных категорий, – воодушевился Бенедик. – Он не принадлежал ни к каким школам, ни к каким кружкам. Если попробовать найти аналогию в кинематографе, то позволительно сравнить его со Стэнли Кубриком: это тоже был творец, способный создавать шедевры в самых разных жанрах.

Маделин покачала головой. Пора было идти, чтобы поставить точку в истории с нежелательным сожителем. Но что-то ее здесь удерживало: знакомство с домом художника так на нее подействовало, что стоило попытаться узнать о нем побольше.

– Теперь хозяин мастерской Лоренца – вы?

– Правильнее сказать, я пытаюсь уберечь ее от покушений кредиторов Шона. Я его наследник и душеприказчик.

– Кредиторы?! Вы же сами только что сказали, что картины Лоренца бесценны!

– Так и есть, но ему влетел в копеечку развод. К тому же последние несколько лет он не брал в руки мольберт.

– Почему?

– Из-за болезни и личных проблем.

– Что за проблемы?

– Вы, случайно, не из полиции? – нахмурился Бенедик.

– Если честно, именно оттуда, – с улыбкой призналась Маделин.

– То есть? – вскинул он брови.

– Несколько лет проработала сыщиком: сначала в уголовном розыске Манчестера, потом в Нью-Йорке.

– Чем вы там занимались?

Она пожала плечами:

– Убийствами, похищениями.

Бенедик прищурился, словно его посетила какая-то идея. Он покосился на часы, потом указал через окно на итальянский ресторан на противоположной стороне улицы, чья черная витрина и золоченые резные украшения по краям навеса наводили на мысль о пиратском корабле.

– Как насчет сальтимбокка [15]? – спросил он. – Через час у меня встреча, но если у вас есть желание больше узнать о Шоне, я приглашаю вас на обед.

2

Ветви старой липы посреди внутреннего дворика дрожали на теплом ветерке. Гаспар Кутанс, устроившись за столиком на террасе, блаженно потягивал из бокала вино. «Жевре-шамбертен» было упоительным: сбалансированным, с интенсивным вкусом, плотным и одновременно мягким, приятно отдававшим вишней и черной смородиной.

Увы, удовольствие от дегустации было подпорчено неясностью с арендой дома. «Черт возьми, – думал он, – не хватало, чтобы эта особа меня выселила!» Он уже загорелся желанием написать свою очередную пьесу именно здесь. Это было уже даже не дело принципа, а необходимость. В кои-то веки его накрыла любовь с первого взгляда, и он отказывался складывать оружие, считая себя полностью в своем праве. С другой стороны, эта Маделин Грин выглядела не больно уступчивой. Она навязала ему свой телефон, чтобы он мог позвонить агенту. Карен не была виновата в случившемся, тем не менее рассыпалась в извинениях и, перезвонив через десять минут, сообщила, что на время, пока все не утрясется, сняла для него апартаменты в «Бристоле». Гаспар ответил твердым «нет» и ультиматумом: либо этот дом, либо ничего. Либо Карен находит решение, либо их сотрудничеству конец. Обычно угрозы такого рода превращали Карен в непобедимую воительницу. Но в этот раз он боялся, что потерпит неудачу.

Новый глоток бургундского. Птичьи трели. Упоительный воздух. Греющее сердце зимнее солнышко. Гаспар не мог не улыбаться: во всей этой ситуации было что-то комическое. Мужчина и женщина вынуждены по причине компьютерного сбоя снять на Рождество один и тот же дом. Это смахивало на зачин пьесы. В этой пьесе не ожидалось присущей ему циничной игры ума, зато она сулила массу веселья. Что-то в этом роде сочиняли в 60–70-е годы Барийе и Греди, любимые драматурги его отца, чьи пьесы с большим успехом шли в театре «Антуан» и в «Буфф Паризьен».