Мемуары двоечника - Михаил Ширвиндт Страница 8

А как Баба вязала крючком! Все без исключения папины друзья ходили в связанных ею бобочках (так в Одессе называли майки-сеточки)! У меня, главного персонажа ее жизни, было их штук тридцать! Кстати, бабка научила вязать крючком и меня. Правда, я не мог переходить из ряда в ряд, поэтому связывал длинную ленту из нитки, брал крючок потолще и опять ее вязал — и так несколько раз, пока не получалась толстая нитяная колбаса, которая потом распускалась и появлялась бобочка.

Первая моя собака тоже появилась благодаря Бабе! Ее нам принес главный кукольник страны Сергей Владимирович Образцов. Это была маленькая, похожая на той-терьера дворняжка по имени Найда. Найда — потому что найденная, но я быстро переименовал ее в Тотошку (или Тошу) в честь собаки Элли из «Волшебника Изумрудного города»… и началась наша любовь! Собака меня обожала. Наверное, потому что я ее постоянно мучил: дергал за хвост, крутил, как волчок, кусал за нос и т. д. У нас даже была игра: я где-нибудь прятался, Баба кричала: «Где Миша?» — и Тоша с пронзительным визгом носилась по квартире, пока меня не находила. А найдя, сразу начинала меня грызть, чтобы впредь было неповадно испытывать ее чувства!

Моя первая собака Тошка

Тоша была благопристойной городской собакой, с кобелями не якшалась, в ее характере и поведении уже стали проявляться признаки старой девы… Как вдруг — дача, мимолетное увлечение, голова кругом… Классический курортный роман!

Щенки родились осенью. Мы были дома втроем: пожилая, утратившая инстинкт деторождения собака, слепая бабка и я, восьмилетний акушер. Из четырех щенков удалось спасти двух, но каких! Интересно было бы познакомиться с Тошиным соблазнителем, чтобы понять, как у маленькой той-терьерообразной собаки родилось такое? Это были две толстых колбасы: одна — черная и кудрявая, вторая — белая и лысая. Первая назвалась Антоном и осталась у нас, вторую забрал Арканов и так и назвал — Колбан.

Миша и Антон

Антон был совершенно человекообразной собакой! Если он гулял с мамой на улице и видел другую собаку, независимо от размера и степени агрессивности, он на всякий случай запрыгивал к маме на плечо, просто потому что собака, в отличие от человека, была для него существом непонятным. Когда папа дремал в кресле перед телевизором, Антон садился рядом, привалившись к спинке под папашиной рукой, и они оба, похрапывая, слипающимися глазами смотрели в сторону экрана. А еще он говорил «мама». Ни до, ни после, ни в жизни, ни в «Дог-шоу» я не слышал такого внятного произношения! Надо было спросить:

— Антон, скажи, кто тебя любит?

Он садился, почему-то сутулился и четко басом говорил:

— Ма-ма.

Когда Тоша умерла, уже в очень преклонном возрасте, я, молодой кретин, при друзьях спрашивал:

— Антон, кто у тебя умер?

И он, сгорбившись, говорил:

— Мама.

Частенько после спектакля папа звонил маме и произносил одну из двух ключевых фраз: либо «Сервируй!» — и это значило, что ОНИ едут к нам, либо «Будь в напряжении!» — значит, он заедет за мамой и они поедут к НИМ. ОНИ, как вы понимаете, — это многочисленные папины друзья. Мы с Бабой, естественно, предпочитали второй вариант! Когда папаша приезжал и заходил к нам в комнату, мы прикидывались мертвыми лисами, но стоило хлопнуть входной двери, как я кричал: «Подъем!» и мы бежали на кухню, где начинались чаи, блины и прочий пир!

Баба меня всегда и во всем покрывала. Если вдруг звонил какой-нибудь неприятный учитель пожаловаться на мое плохое учение, поведение, отношение и если к телефону подходила бабка — то все! До родителей этот гадкий поступок не доходил! Гадким поступком я, естественно, называю звонок учителя.

Однажды мы с моим школьным другом Искандером поспорили, что я упру плавленый сырок из только что открывшегося первого в Москве магазина самообслуживания. Магазин этот был совершенно диковинной штукой после привычных очередей в любой отдел гастронома. А тут все лежит на полочках, сам выбираешь, сам кладешь в корзинку, сам несешь на кассу! И, естественно, пытливые умы (а я таковым себя считал) решили, что в такой ситуации утащить что-нибудь не составит никакого труда. Но и сотрудники магазина были готовы к экспериментам первых посетителей. В общем, грянул бой!

Зайдя в магазин, я небрежно подошел к молочному отделу, стал перебирать разные сырки… и один «случайно» выпал у меня из рук и упал в заблаговременно приоткрытый портфель. И все — дело сделано! Все оказалось слишком просто. И эта простота меня погубила. Я решил закрепить успех: цопнул лежащую рядом маленькую пачку сметаны и, пройдя подальше, сунул ее в карман, после чего направился к выходу, так ничего и не купив. И вот я миновал кассу, вон в дверях маячит проспоривший мне Искандер… как вдруг…

— Молодой человек! — перед выходом стояли администраторша и охранник. Меня ждали. Последнее, что видел убегающий друг, это меня, уводимого в недра магазина с глазами «тонущей лошади».

Ну а дальше: вывернутые карманы, допрос, пугание милицией, школой, родителями… — чем, слава богу, эти милые люди и ограничились. Звонок домой… И — о счастье! — трубку сняла Баба! Не знаю уж, что она им говорила, но, судя по злорадной улыбке директора, говорила все правильно. Убедившись, что экзекуция неотвратима, меня с позором выгнали. Я на согнутых коленях приполз домой и все в деталях рассказал бабке: и как прятал сырок в портфель, а сметану — в карман, и как карманы выворачивали, и как на меня орали… Баба потрясла меня четким логическим анализом происшествия. Выслушав мой сбивчивый рассказ, она задала только один вопрос:

— Ну и где сырок?

— Как где? В портфеле, — ответил я. — Я же на него спорил!

Мало того, что Баба не выдала меня родителям, она еще подтвердила Искандеру, что сырок я успешно донес до дому. И я получил с дружка проспоренные 20 копеек!

Я уже говорил, что все лета своего детства, от звонка до звонка (в данном случае школьного), я сидел на даче. Поэтому те несколько недоразумений, когда родители, видимо, по рассеянности, взяли меня с собой на отдых, я запомнил на всю жизнь!

Гердты

Первым в моей памяти всплывает путешествие в Абхазию с Гердтами. С Зямой, Таней и Катей. Катя — моя главная подружка с детских лет и до сих пор, Зяма — Зиновий Ефимович Гердт, Таня — Татьяна Александровна Правдина, его жена и Катина мама. Такое сложное представление не случайно: как любой ребенок, я звал их дядя Зяма и тетя Таня, за что всегда получал отповедь:

— Скажи, мы с тобой родственники?

— Нет, — отвечал я.

— Тогда почему ты зовешь нас дядей и тетей?

— Не знаю, — мямлил я. — А как надо?