Шахта - Михаил Балбачан Страница 80

Слепко поспешил следом, но свалился в глубокую канаву, пребольно ударившись животом. Пьянчуга, невзирая на темноту, преодолел ее совершенно свободно. «Да что ж это за наказание такое?» Вспыхнул яркий свет. Прямо над головой загорелась гирлянда разноцветных лампочек, осветив все как днем. Если бы не канава, свет застиг бы его посреди танцплощадки. «Конец!» – понял он, вжимаясь в сухую каменистую землю. Вокруг было очень нечисто, валялись окурки и прочая дрянь. «Зачем свет зажгли, нет же никого!» Как в насмешку сверху послышался гомон. Площадка заполнялась множеством народа. Оглушительно заиграла музыка. Слепко пополз, извиваясь как червяк. Ему казалось, что впереди поглубже и потенистее. Добравшись до угла площадки, он решил, что это наиболее безопасное место, остановился, пригнул, как сумел, над собой пыльные стебли лебеды, опустил лицо на сжатые кулаки и замер. Сквозь звуки бравурной музыки проступало слитное шарканье, говор, иногда – смех. Время от времени музыка на несколько секунд умолкала, кто-то что-то дурашливо выкрикивал, и начинался новый танец. «Как они не устанут играть? Ну барабан или, там, гармошка, это еще ладно, но как можно все время дуть в эту огромную трубу? И какая польза в подобном занятии? – глубокомысленно размышлял голый начальник шахты, лежа в грязи. – Это ж полный идиотизм, вот так, часами топтаться без толку на одном месте. Завтра на работе будут небось как вареные. Положительно необходимо запретить все эти танцульки, эту буржуазную отрыжку, в конце концов!» А его подчиненные, здоровые парни и девахи, увлеченно топали крепкими ногами по пыльному майдану, дымили махрой и грызли семечки, не подозревая о суровых административных мерах, готовившихся поблизости.

– Филя, Филя! – раздался вдруг взволнованный женский голос. – Там голый мужик! Вон же он, смотри!

– Брось, дура, нету там ничаво! – пробасил здравомыслящий Филя. – Неча глядеть, лучше пошли отсюдова.

– Нет, есть! Есть! Сам дурак! Чего ты меня тащишь?

– Пошли, говорю! Тебе, чё, больше всех надо? – бубнил Филя.

– Отстань! Говорят тебе, там… Товарищи, тут голое тело лежит в канаве!

Но Евгений Семенович, вовсю загребая локтями и коленями, уполз уже прочь. Он ничего не видел, не слышал и не соображал и, лишь наткнувшись на какие-то сучья, решился приоткрыть зажмуренные глаза. Над головой топырилась бузина, вся в гроздьях горьких мелких ягодок. Евгений Семенович ввинтился в самую глубь и устроился меж выпиравших из перегноя корней. Ему казалось, что голова вот-вот лопнет. Смаргивая пот, он смотрел в просвет. Там, откуда он только что уполз, толпилось множество народу. Кто-то кого-то уже толкал. Явно назревала драка. Когда замолкший было оркестр вновь взорвался фокстротом, Евгений Семенович очнулся и рванул вперед. Как бы там ни было, парк он миновал, считай, успешно.

Через четверть часа, удобно расположившись в зарослях лебеды, Слепко тоскливо наблюдал ночную уличную жизнь. Время, как он полагал, перевалило уже за полночь, а улица, преградившая ему путь, кишела народом и, как назло, была прекрасно освещена. Близился рассвет, и тогда всё, конец. Мимо дефилировала ватага молодых людей.

– А я Томке верю, – нажимал девчачий голосок, – не такая она, Томка, чтобы просто так заливать. Был там кто-то!

– Был да сплыл!

– Говорят тебе, старуха Никишкина видела…

– Из ума она выжила, твоя Никишкина. Бабьи сказки, и больше ничего. А Томка твоя просто…

Спорщики наконец миновали его укрытие. Настал подходящий момент. Евгений Семенович выскочил на дорогу прямо за спинами увлеченно дискутирующей комсомолии, единым духом пересек ее и скрылся в дыре забора, как нарочно для него проделанной.

И вновь он оказался в чьем-то запущенном саду и пробирался среди изъеденного лишайником вишняка и полузасохших груш. Сквозь длинные тонкие ветви уныло белел дом, безмолвный и, похоже, на сей раз действительно покинутый. Окна его крест-накрест забиты были досками. Рядом с покосившейся будкой сортира он вытянул из плетня несколько хворостин и проник на соседний участок, где стояла точно такая же будка, густели вишневые деревья и все выглядело таким же заброшенным. Но он был у цели, это была уже его улица! Ступая по каким-то убогим грядкам, всматриваясь в просветы между деревьями, Слепко продвигался вдоль облезлой стены дома, такого же мрачного и заколоченного, как предыдущий. Что-то слабо шевельнулось, совсем близко. Он инстинктивно отпрянул и обомлел. На крыльце сидела женщина. Нелепо согнувшись, она прикрывала руками голову, как бы пытаясь защититься от удара. Евгений Семенович в панике налетел на сарай и нырнул в открытую дверь. Голова немного закружилась, он наткнулся на какую-то бочку и присел на корточки. В щель прекрасно видно было все, что делалось снаружи. Но там ничего не делалось.

Сильно воняло куриным пометом, хотя самих кур слышно не было. Прижавшись щекой к доске, он напряженно вглядывался в темноту. Потянулись минуты. С улицы в сад вошли два мужика и подошли к крыльцу. Вроде бы они заговорили с той женщиной. Слышно было очень плохо. Кажется, речь шла о ком-то, кто бродит по поселку. «Да ведь это обо мне! – сообразил Евгений Семенович. – Сейчас она им скажет!» Но гости, недовольно мотая головами, направились на выход. Женщина, похоже, немолодая уже, лет сорока, проводила их до калитки. Потом она еще долго стояла там, повернувшись в сторону сарая. «Она знает, что я здесь. Почему она им не сказала? Ясно, она меня узнала!» Женщина скорыми шагами ушла в дом. Евгений Семенович решил на всякий случай еще немного подождать, хотя время поджимало. И не напрасно: вскоре она вышла, медленно двинулась в его сторону, но не дойдя трех шагов, остановилась. В руках у нее был топор. Евгений Семенович никак не мог разглядеть ее лица. Оба молчали. Он сорвал крышку с бака для кипячения белья, висевшего на гвозде. Бак с грохотом упал. Женщина вскрикнула и метнулась в дом. Слышно было, как она там возилась с засовами, потом заплакала, как-то сдавленно. Монотонный плач длился и длился на одной ноте. Евгений Семенович стоял и слушал. Вдруг щели сарая осветились, – зажглось окно в соседнем доме. Прикрываясь, как щитом, круглой жестяной крышкой, он проскочил мимо дома и выбежал на темную еще улицу.

Полной темноты, конечно же, не было. Несколько окон светилось – кто-то, может быть, припозднился или, наоборот, уже встал и собирался на смену. Расслабляться не приходилось. Он юркнул под сломанную телегу, давно вросшую в землю. Вовремя! Тут же мимо него прокралась ядреная девица в светлом, обтягивающем сарафане. «Ага, наплясалась, голубушка! То-то ей сейчас будет дома», – злорадно подумал Евгений Семенович. Он мог теперь видеть свет, падавший из его собственного окна. «Чего она не спит? Она же за меня волнуется! Не знает, наверное, что и думать». Один из домов, третий от телеги, огласился матерной бранью, затем – пронзительным свинячим визгом, плавно перешедшим в душераздирающие рыдания. «Дошла, голубушка». Неуверенно протопал пьяный, спотыкаясь чуть не на каждом шагу. Уронил телогрейку. Слепко уже напрягся, но тот заметил потерю, вернулся и подобрал. «Нет, надо всемерно наращивать борьбу с алкоголизмом. Одно дело, в меру, культурно, так сказать…» Быстро прошел Романовский, чуть не наступив на руку размечтавшемуся начальнику, и вошел в слепковскую калитку. «Это еще что за новости? Из-за меня? Но как он узнал? Может, знал с самого начала? Феликс? Нет, невозможно. Или? А вдруг на шахте чего-нибудь?» Короткими перебежками – где на четвереньках, где просто согнувшись, он поспешил вперед. У каждого пятна света приходилось останавливаться и проверять, нет ли кого. Соседи были опаснее всех. Предосторожность оправдалась. Кто-то вышел со двора на улицу и прошел мимо, вроде бы не заметив припавшую к земле голую фигуру.