Нагие и мертвые - Норман Мейлер Страница 85

Светлые юношеские годы…

Учителям средней школы Галлахер не запомнился; угрюмый, замкнутый подросток без признаков рвения к учебе. Он бросает школу за год до окончания, в конце промышленного кризиса, и устраивается работать лифтером. Отец в тот год безработный, а мать зарабатывает мытьем стен, испанской черепицы и построенных в колониальном стиле домиков в Бруклине или Ньютоне. По вечерам она укладывается спать сразу же после ужина, а отец сидит в баре на углу, поджидая кого-нибудь, кто предложит ему выпить или с кем можно будет поскандалить.

Рой начинает околачиваться вокруг окружного клуба демократической партии. В маленьких задних комнатках дуются в покер или в кости, ведутся интригующие разговоры. В большом зале много молодых парней в саржевых костюмах, доступные женщины, дым коромыслом. И разговоры о вербовке. Говорит Стив Макнамара, восходящая звезда партии:

— Конечно, мальчики, смотрите сами, но ведь ясно же: простому человеку никуда не пробиться. Кишка тонка. Надорвешься. Единственное стоящее дело — это политика. Только в этой области можно чего-нибудь добиться. Поработайте же пару лет, покажите, на что вы способны, и организация вас отблагодарит. Она сделает для вас все. Помню, я был такой же зеленый, как вы. Я показал им, что умею работать, и теперь я устроен; вы сами знаете, что наш округ неплохой, получить голоса на выборах здесь не так уж трудно.

— Да, — соглашается Галлахер, — это верно.

— Слушай-ка, Рой, я давно уже присматриваюсь к тебе. Ты парень толковый, я уверен, что ты сможешь чего-нибудь добиться. Надо только доказать ребятам, что ты стоящий работник. Я-то это знаю, но ты должен доказать и им. Вот что я тебе скажу: через месяц пойдут предвыборные собрания, и тебе придется немало побегать, распространяя листовки; неплохо, конечно, устроить так, чтобы в толпе была парочка своих парней, которые немного пошумят, когда будет выступать кто-нибудь из наших кандидатов. Мы скажем тебе, когда это сделать.

— Ладно, я попробую.

— Конечно попробуй! На этом можно заработать. Здесь сейчас много таких ребят — у них легкая и денежная работа. Я уверен, ты сможешь выдвинуться. Я знаю человеческую натуру. У тебя есть обаяние, необходимое политику. Обязательно присоединяйся к нам.

— И я буду проводить здесь все вечера?

— А как же! Сколько тебе лет? Почти восемнадцать. К двадцати ты будешь зашибать в десять раз больше, чем сейчас…

По дороге домой Галлахер встречает девочку, с которой разговаривал пару раз, и останавливается, чтобы поболтать с ней.

— Мне надоела моя работа, я нашел себе кое-что получше, — хвастливо заявляет он.

— Что же это?

— О, это дело важное, — отвечает он и неожиданно смущается. — Большая и важная работа.

— Как таинственно, Рой, — хихикает девчонка. — А может, ты шутишь?

— Ну… — он не может ничего придумать. — Ну, мне надо идти.

— Чудак ты.

Он смотрит на нее, развязно покачиваясь; с подчеркнутой небрежностью закуривает сигарету.

— Ну… — Он снова смотрит на нее и, совершенно растерявшись, не знает, что сказать. — Как-нибудь увидимся, пока.

Когда Галлахеру исполняется двадцать лет, он работает на новом месте, на складе.

— Рой, ты провел огромную работу, — сказал ему как-то Стив Макнамара, — и пусть никто не смеет утверждать обратное; ребята оценили твою деятельность и намерены устроить тебя.

— Да-а, — с трудом выдавливает из себя Рой, — но в платежную ведомость занесли Уайти, а я ведь сделал не меньше, чем он…

— Слушай, Рой, не дай бог, чтобы кто-нибудь слышал от тебя такие речи. Могут подумать, что ты критикан; тебя теперь ведь знают здесь, не захочешь же ты рисковать своей репутацией.

Однажды вечером Галлахер идет в Кембридж на свидание с девочкой, но та подводит его. Послонявшись по улицам, он выходит на берег Чарлза. «Зараза! Все они такие! Почему они выбирают себе других? Почему все против меня? Вкалывал, вкалывал в этом клубе, а что получил?»

Галлахер садится на скамейку и смотрит на медленное течение реки. В воде отражаются огни Гарвард-хауза.

«Вкалываешь, вкалываешь, — размышляет он, — а кому это нужно, все впустую. Будь у меня много денег, она бы небось не стала надувать меня. Все они тогда гонялись бы за мной. Деньги, деньги. Можно подумать, что в них только и заключается цель жизни. Это ужасно».

Проходят два гарвардских студента, и Галлахер немеет в паническом страхе: «А можно ли мне сидеть здесь… Господи, не надо мне было здесь садиться».

— Знаешь, я был просто ошеломлен. Честное слово. Я в жизни не видел ничего более потрясающего, чем то, что они сделали с этой Марковой, — говорит один из них.

«Ох уж эти мне интеллигентики! О чем они говорят? Рассказывают какие-то небылицы. Совсем как бабы. — Галлахер поворачивается и смотрит на огни Гарварда. — Гады. Передавить их всех! — Он глядит на мчащиеся по Мемориал-драйв автомобили. — Мчатся на полной скорости. Ну давайте, давайте, прибавьте газку, неситесь, гады… и сверните себе шею. Этот Гарвард — проклятая шайка левых. Должен же кто-нибудь взорвать это змеиное гнездо… Ты вкалываешь, а эти педики треплются целыми днями черт знает о чем. Прибить их всех к чертовой матери. Должен же найтись человек, который занялся бы ими, должен же кто-нибудь бросить бомбу…»

Галлахер сидит на скамейке больше часа и постепенно успокаивается. Он смотрит на ленивое течение реки, на ее спокойную сверкающую поверхность, похожую на металлическую скатерть. На противоположном берегу, отбрасывая отблески своих огней в воду, светятся окна общежития коммерческого факультета; бегущие по набережной автомобили кажутся крохотными живыми существами.

Галлахер чувствует, как пробуждается в весенней ночи земля, вдыхает сладкий, успокаивающий воздух. Ночное небо усыпано звездами.

«Господи, как прекрасно», — думает он. В голове его мелькают, сменяя друг друга, какие-то неясные мысли. Он глубоко вздыхает.

«Действительно прекрасно. Жаль, что нет женщины, с которой бы можно было обо всем поговорить. Нет, я должен чего-то добиться в этой жизни».

Галлахер охвачен благоговейным трепетом. «Такие ночи, как эта, заставляют поверить в бога даже самых закосневших в неверии безбожников. Господи, как это прекрасно! Такая красота позволяет надеяться, что все будет хорошо».

Галлахер сидит, поглощенный тьмой. «Я не такой, как другие. Во мне что-то есть такое… — думает он и снова вздыхает. Он пытается ухватить свою мысль, как рыбу, голыми руками. — Господи…»

— Рой, с тобой все в порядке! Мы собираемся предложить тебе одно дельце. Оно как будто специально для тебя… Есть у нас одна небольшая группа, и ты будешь работать с ними. Называть имена не будем. — Макнамара делает многозначительный жест рукой. — Ну, есть два босса, они работают против международного заговора, знаешь, того самого, что задумали богатые жиды, чтобы устроить у нас коммунизм…