Мадам Оракул - Маргарет Этвуд Страница 85

После, даже не вытерев ног, я вышла на балкон сушить волосы. Дул ветерок; далеко внизу, в долине, слышались выстрелы — должно быть, палили в птиц. Они здесь отстреливают практически все, что движется, запекают певчих птичек в пироги. Музыка, прожеванная жадными ртами. Глаза и уши тоже чувствуют голод, но не так явно. Отныне я буду танцевать только для себя самой, подумала я и прошептала: «Не позволите ли натур вальса?»

Я приподнялась и начала кружиться, сначала неуверенно, робко. Воздух наполнился сиянием, все вокруг заискрилось. Я стала раскачивать поднятыми руками в такт нежной музыке — я хорошо ее помнила, я помнила все движения и жесты. До земли было высоко; голова слегка закружилась. Я закрыла глаза. За плечами выросли крылья, чья-то рука, осторожно скользнув, обвила мою талию…

Черт! Я впорхнула прямо в разбитое стекло — босиком, естественно. Вот вам и бабочка. Оставляя кровавый след, я захромала в комнату за полотенцем. Вымыла ноги в ванне; подошвы напоминали мясной фарш. Настоящие красные башмачки, ноги, наказанные за умение танцевать. Либо танцы, либо любовь хорошего человека. Ноты боялась танцевать из-за нелепого страха, что тебе отрежут ноги, чтобы ты больше этого не делала. Ты преодолела свой страх, танцевала — и лишилась ног. И хорошего человека тоже — он бросил тебя за любовь к танцам.

Но я выбрала любовь, мне был нужен хороший мужчина; кому не угодил мой выбор? Собственно, я и баядеркой-то не была. Медведь в цирке не танцует, так только кажется; он встает на задние лапы, чтобы его не кололи острыми стрелами. А у меня здесь даже пластыря нет… Я беспомощно сидела на краю ванны, слезы текли по щекам, из мелких порезов на ступнях сочилась кровь.

Я перешла в комнату и легла на кровать, положив ноги на подушку, чтобы остановить кровотечение. Как я теперь смогу убежать на своих изрезанных ногах?

Через пару часов я встала. С ногами все не так уж скверно, ходить можно. Я потренировалась, ковыляя по комнате. Каждый шаг отзывался несильным, но острым уколом. Русалочка снова в строю, подумала я. Точнее, Русалище.

Придется идти в город пешком, тащиться сквозь строй черных старух. Они будут показывать пальцами рожки, посылать вслед проклятия, велят детям кидать в меня камни. Что они видят, эти глаза, за враждебными окнами? Женщину-чудовище, огромную, затмевающую собой все — здесь уж во всяком случае… Она великанскими шагами спускается с холма; волосы дыбом, словно наэлектризованные; из пальцев бьют злые тысячевольтовые разряды; зеленые глаза, спрятанные за черными очками туристки или мафиози, полыхают кошачьим огнем… Берегитесь, тетки, подберите свои сосиски в черных чулках, не то долбану. Не спасут ни ваши обереги, ни молитвы вашим святым. Что они думают? Что по ночам я летаю ужасным москитом и пью кровь из больших пальцев их толстых ног? Как сделать, чтобы они меня полюбили? Обрядиться в черное, напялить черные чулки?

Может, мать назвала меня вовсе не в честь Джоан Кроуфорд? Может, это версия для прикрытия, а назвали меня в честь Жанны Д’Арк? Мать что, не знала, чем кончают такие женщины? Их обвиняют в ведовстве и привязывают к столбу, из них получаются великолепные факелы; звезда — это шар горящего газа. Но я же трусиха, я готова отказаться от победы, лишь бы не гореть на костре, я лучше возьму попкорн, сяду на трибуне и буду вместе со всеми наблюдать за происходящим. Когда начинаешь слышать голоса, твое дело плохо — особенно если ты им веришь. Жанна вспыхнула, как вулкан, как ракета, как рождественский пудинг, а англичане, глядя на это, вопили от радости. Пепел развеяли по реке; осталось одно сердце.

Я поднялась на холм, мимо черных старух, сидящих на ступенях, и, не замечая враждебных взглядов, пошла к почте. Полицейские или солдаты были на месте; массивная дама в окошечке тоже.

Говорить ничего не пришлось — она меня уже знала и молча протянула очередное коричневое послание от Сэма. Внутри, судя по всему, были вырезки из газет. Я резко надорвала конверт.

Действительно, статьи; но сверху лежало письмо из адвокатской конторы на хорошей плотной бумаге:

Уважаемая мисс Делакор,

Мой клиент, мистер Сэм Спински, просил меня переслать Вам нижеследующие документы. По его мнению, Вы можете помочь разрешить затруднительную ситуацию, в которой он оказался. Также мистер Спински потребовал, чтобы я ни в коем случае не раскрывал Ваше местонахождение вплоть до его дальнейших указаний.

Закорючка подписи; под письмом статья:

ИЗВЕСТНАЯ ПОЭТЕССА СТАЛА ЖЕРТВОЙ ЧИСТКИ РЯДОВ ТЕРРОРИСТОВ?

Забыв о конспирации, я опустилась на скамейку прямо рядом с полицейским. Какой ужас. Сэм и Марлена арестованы, их обвиняют в убийстве — моем убийстве, их по-настоящему посадили в тюрьму. В голове мелькнуло: как должна быть рада Марлена… с другой стороны, сидеть из-за меня, а не из-за какой-нибудь забастовки или демонстрации… это наверняка портит ей все удовольствие. И вообще — тюрьма есть тюрьма. Но они пока молчат, это ясно.

Все дело в том семействе на пляже: они видели, как я боролась с волнами и ушла под воду. А после прочитал и в газете интервью с Марленой, где она утверждала, что мне бросили спасательный круг. Но никакого круга в лодке не оказалось вовсе: полиция допросила работника прокатной станции, и он подтвердил этот факт. А на носу парусника нашли мое платье, что сразу вызвало подозрения следствия. Глава семейства отдыхающих, мистер Морган, заявил, что, услышав крики (это невозможно, все происходило слишком далеко и при слишком сильном ветре), он посмотрел в нашу сторону — и как раз вовремя. Он увидел Сэма и Марлену, которые перевешивались за борт, якобы сразу после того, как меня столкнули. В газете поместили фотографию мистера Моргана. Мою тоже — ту, «предсмертную», где я улыбаюсь. У мистера Моргана был серьезный, ответственный вид; настал его звездный час, он наконец обрел значимость, сбылись его заветные мечты.

Бедняга Сэм. У него, наверное, уже вывернули карманы, отобрали шнурки, повертели пальцем в заднем проходе… Его обработали дезинфицирующим раствором, а потом старательно допрашивали два полицейских, добрый и злой. Добрый предлагал кофе и сигареты, злой давил на психику — а все из-за моей глупости и трусости. Надо было сидеть дома и смотреть правде в глаза. Несчастный добряк Сэм; при всех его радикальных теориях он и мухи не обидит.

Меня называли «ключевой фигурой» таинственного подрывного заговора. Судя по всему, отец Марлены заявил о пропаже динамита, Марлена сломалась, призналась в краже, однако предъявить похищенное не могла и сказала, что за взрывчатку отвечала я. Она также рассказала о подержанном автомобиле, но его никак не удавалось найти. Полиция считала, что «ячейке» Сэма пришлось меня ликвидировать, ибо я слишком много знала и угрожала их выдать. Артура взяли под арест, допрашивали, но потом отпустили. Было очевидно, что он ни при чем и ничего не знает.

Я просто обязана вернуться и всех спасти. Но возвращаться нельзя. Может, послать в полицию что-нибудь для опознания, чтобы стало понятно, что я жива? Вот только что? Палец, автограф, зуб?