Фунгус - Альберт Санчес Пиньоль Страница 9

– Да не заряжен он, идиот! – засмеялся Касиан. Хик-Хик, которому никогда в жизни не доводилось стрелять, замер в сомнении.

И тут гусыня вспрыгнула на стойку, пытаясь клюнуть Хик-Хика. Тот машинально нажал на курок. Револьвер оказался заряженным.

Раздался раскатистый грохот: бр-рум! И еще раз: бр-рум! Белый дым слепил глаза. Стрелок опустил револьвер, белесая завеса не позволяла ему увидеть, что произошло. Когда дым рассеялся, ни гусыни, ни Касиана в остале не было. Хик-Хик бросился вон. Девять негодяев покусились на единственную порядочную женщину, которую ему довелось узнать, самую красивую женщину всех Пиренеев. Кто-то должен ответить за это преступление. Пурпуры уже ушли, но Касиан никуда не делся. Его-то он и убьет.

Обидчик маячил вдалеке. Если в человека стреляют, он может бежать с удивительной скоростью, даже если его задела пуля: по снегу за Касианом тянулся темный кровавый след.

Чуть дальше снежное полотно, разделявшее преследователя и преследуемого, оставалось чистым. Касиан улепетывал вниз по склону, Хик-Хик снова выстрелил, но враг удалялся, с каждой минутой прибавляя шагу. Два выстрела: бр-рум! бр-рум! Им отвечало эхо: бр-рум! бр-рум! Длинные ноги Касиана уносили его все дальше, потому что побежденный всегда бежит быстрее победителя – это доказывает опыт многочисленных битв. Но, выстрелив в шестой раз, несмотря на разделявшее их расстояние, Хик-Хик увидел, как пуля снесла боковую часть черепа врага и оттуда извергся поток крови, точно лава из крошечного вулкана. Касиан упал, прополз несколько метров на локтях – его движения были последними судорогами умиравшего, а потом покатился по крутому снежному склону. Хик-Хик, запыхавшись, подошел ближе.

Враг неподвижно лежал на дне оврага, тело наполовину утонуло в снегу. Длинная кровавая борозда на безупречном снежном покрове указывала проделанный им путь. Хик-Хик скорчил брезгливую гримасу и произнес единственную эпитафию, которая пришла ему в голову:

– Будь ты проклят, капиталист-эксплуататор.

Тяжело дыша, он зашагал обратно на постоялый двор. Га… га… га… Гусыня все еще расхаживала по дому. Птица попыталась преградить ему путь, но Хик-Хик презрительно посмотрел на нее и пинком отправил на улицу. Оказавшись внутри, он первым делом зарядил лефоше. Пули хранились в аккуратных картонных коробочках, которые было приятно разглядывать и трогать. Хик-Хик доставал пули одну за другой и вставлял их в барабан. «Га, га, га!» – возмущенно кричала гусыня, словно обвиняя его в убийстве хозяина. «Сейчас ты у меня попляшешь, коллаборационистское отродье», – сказал себе наш герой, выходя из осталя с револьвером.

Хик-Хик был чрезвычайно горд тем, что попал в голову Касиану с почти двадцатиметрового расстояния. Для человека, впервые взявшего в руки оружие, это неплохой результат. Может быть, он – прирожденный стрелок! Гусыня тем временем разозлилась не на шутку и норовила ущипнуть его под коленки, как это делала обычно. Она кружила вокруг врага, пытаясь зайти в тыл, Хик-Хик тоже вращался на месте, неуклюже целясь в нее из револьвера. И, наконец, выстрелил: бр-рум!

Услышав выстрел, гусыня, которая была лысой, но отнюдь не глупой, бросилась наутек, возмущенно гогоча.

Бр-рум, бр-рум!

Гусыня металась из стороны в сторону. Бр-рум, бр-рум, бр-рум!

Чертов револьвер!

В нем кончились патроны, и проклятая гусыня, целая и невредимая, бежала прочь по насту, точно святой по водам.

Без всякого сомнения, он попал в Касиана с расстояния в двадцать метров, но, скорее всего, ему просто повезло. На самом же деле хуже его не было стрелка во всех Пиренейских горах.

* * *

Хик-Хик не знал, что ему теперь предпринять. Он уселся возле стойки и осушил полбутылки винкауда. Гнев утих, как лавина, которая скатывается с гор и замирает в долине, и мысли снова вернулись к ней. К Майлис. Надо навестить ее, успокоить, попросить прощения. Но что он мог ей сказать? Девять негодяев, девять мерзавцев изнасиловали ее. Если бы он оказался там, где ему надлежало быть, ничего бы не случилось. В том, что гриб вырвался из земли, его вины не было, но только с пьяных глаз может человеку прийти в голову ковырять среди ночи шляпку гигантского гриба. Ты – безмозглый кретин, сказал себе Хик-Хик.

Выпив еще полторы бутылки винкауда, он решил поступить так, как велел инстинкт самосохранения: забрать из осталя все самое необходимое и вернуться в пещеру. Забиться в нору и перезимовать, укрывшись от всего мира.

Тут он услышал ослиные вопли, доносившиеся из стойла. Это вопил осел Касиана, который седлал его дважды в году – в начале и в конце зимы, уезжая с постоялого двора и возвращаясь. Но теперь Касиан мертв, и Хик-Хик сказал себе, что можно использовать животное для перевозки груза в пещеру. Он забрал из большой кладовки за стойкой сухие колбасы и зельц, навьючил на ишака две огромные сумы с бутылками винкауда и прочими припасами, а сам уселся сверху. Все шло как по маслу, пока они не оказались возле кауны.

Когда до нее было уже совсем недалеко, осел встал как вкопанный. Хик-Хик ударил его пятками по бокам – раз, другой. В конце концов животное воспротивилось такому обхождению и принялось кричать, брыкаться и бить задом, да так сильно, что и вьюки, и наездник покатились по земле. Несколько бутылок разбилось, и Хик-Хик обругал осла, который удирал прочь, не переставая кричать.

Никогда еще ему не приходилось видеть, чтобы животные так пугались, но объяснение напрашивалось само собой. Дверь кауны оставалась закрытой, но ветер донес до него знакомый запах: крепкий и стойкий аромат первобытного леса.

Борьба с Касианом и судьба Майлис заставили его забыть о грибе. Хик-Хик бросил его в пещере. Неужели он все еще там? О нет, только не это!

Он посмотрел на дверь в конце каменного коридора, образованного скалами. Пойманный в эту ловушку ветер завывал, точно дух мертвого волка. Хик-Хику не хотелось знать, что скрывается за дверью, вовсе не хотелось. Знание это дорого стоило: предстояло сделать двадцать шагов, чтобы преодолеть расстояние, отделявшее его от двери кауны, толкнуть дверь, слыша, как скрипят ржавые петли, и заглянуть внутрь. Он не хотел видеть то, что ожидает его в пещере.

Но все-таки двинулся вперед. Почему? Потому что у него не оставалось другого выхода. В этом мире у Хик-Хика не было ничего, кроме сырой промозглой кауны. А когда в Пиренеи приходит зима, когда мороз обжигает кожу сильнее, чем огонь адских костров, люди прячутся в любое укрытие, даже если там поджидает чудовище. Поэтому бедняга направился к пещере, толкнул дверь, вошел, скрепя сердце, и посмотрел в темноту.

Гриб был на месте.

За пределами пещеры ветер бешено и пронзительно выл, поднимая в небо снежную пыль. А внутри грустное алое пламя железной печурки освещало чудовище: гигантский гриб. Пиренейским горам не доводилось видеть существо, умеющее так идеально приспособиться к неровной поверхности скал. Монстр замер, прижавшись к стене напротив кровати вдали от печки, и отсветы пламени то и дело высвечивали в темноте его силуэт. Шляпка гриба прилегала ко всем неровностям каменного потолка, словно пятка к старой подошве, а бесчисленное множество корней, отделившихся от ножки, растекалось по стенам. Чудовище пребывало в неподвижности, и Хик-Хик иногда совсем забывал о его присутствии: так не замечаешь опухоль, когда у тебя ничего не болит. Но глаз монстра вызывал у человека отвращение: желтое око следило за ним неотступно.