Научи меня умирать - Мацуо Монро Страница 9

– Я решила сказать тебе, зачем ты мне нужен, – проговорила она таким тоном, что я, по идее, должен был рассыпаться в благодарностях.

– Говори.

– В этом городе у меня нет ни друзей, ни даже знакомых. Я переехала сюда не так давно. Раньше жила в Иокогаме. Впрочем, – она усмехнулась, – и там никого у меня не было…

Она взъерошила волосы. Мужской жест. Но у нее получилось очень естественно. Естественнее, чем это получается у некоторых мужчин.

– Так вот, – продолжила Вик, – я не хочу, чтобы мой труп обнаружили пару недель спустя абсолютно незнакомые люди.

– Ты хочешь, чтобы твой труп нашел я? Представляю себе! «Моси-моси, [8]привет, это я, Вик. Сейчас я начинаю глотать таблетки, будь добр, приезжай ко мне часа через четыре. Ключ будет под ковриком» – «Понял, приеду обязательно, только доварю рис»… Сама-то понимаешь, что говоришь?

– Ну, не совсем так, – серьезно сказала она. – Я пока еще не знаю, как все устроить, но подумаю. Время есть… И потом, дело не только в обнаружении трупа. Я хочу, чтобы кто-нибудь был со мной в последние дни. Но главное – я хочу, чтобы отец думал, что жива.

– Что?!

– Я хочу. Чтобы. Отец. Думал. Что я. Жива. – четко сказала Вик.

– Зачем тебе это?

– Я люблю его, – просто сказала Вик. – Люблю и все. Хотя, честно говоря, любить его особенно не за что… Каждый год, поздравляю его с днем рождения. Посылаю открытку… Иногда он мне отвечает. Редко. И никогда не подписывает открытки. Слов нет, просто картинка. Три года назад это был Большой каньон. Пять лет назад – Статуя Свободы. Банальщина … Но лучше, чем ничего. Так вот, я хочу, чтобы он продолжал получать открытки после моей смерти. Конечно, вряд ли он заметит, если они вдруг перестанут приходить… Но… Исчезать бесследно противно. Чем-то напоминает сперму, высыхающую на простыне.

– Там как раз след остается… – вставил я.

– Отстань. В общем, я хочу, чтобы ты отправлял открытки моему отцу, после того как… Ну, сам понимаешь.

– Нет. Не понимаю. Называй вещи своими именами. Говори: после того, как я убью себя. Или: после того, как я умру.

– Зачем? И так все понятно…

– Если ты скажешь это, может быть, тебе станет понятнее, что ты собираешься сделать.

– Отстань.

– Я серьезно.

– Придурок.

– Я серьезно.

– Иди в задницу!

– Хорошо. Только учти один момент. Почти каждый самоубийца переживает один очень неприятный момент. И это не имеет никакого отношения к физической боли. Все дело в точке возврата. Когда делаешь шаг с крыши небоскреба и понимаешь, что уже ничего не исправишь. Никак. Никакими силами и молитвами. Ты понимаешь истинное значение слова «поздно». И последние мгновения жизни превращаются в бесконечно горькое сожаление о сделанном.

– И к чему ты это говоришь?

– К тому, что если ты даже не можешь называть вещи своими именами, это сожаление будет чудовищным.

Вик со скучающим видом посмотрела в окно. Потом зевнула. Потом принялась изучать облупившийся лак на ногтях.

– Ладно, мне пора, – я поднялся из-за стола.

– Оставь телефон.

– Может, хоть раз скажешь «пожалуйста»?

– По-жа-луй-ста, – сказала она так, что ее услышал весь зал. Даже два гомика посмотрели в нашу сторону.

Вик заметила это. Оттянула вниз левое веко и показала язык. [9]

Я взял ее за локоть, вытащил из-за стола и выволок на улицу.

– Ты мне руку чуть не сломал! – прошипела Вик.

– Чего ты так переживаешь? Собираешься убить себя, а волнуешься из-за перелома…

– Придурок.

– Придумай что-нибудь новое.

– Придурок.

– Все, пока! – я развернулся и зашагал к Ёёги-Уехара.

– Эй!

Я не обернулся.

– Дай свой телефон!

У нее был очень пронзительный голос.

Я закрыл за собой дверь. Хотелось одного – рухнуть в кровать. Ничего не видеть и не слышать. А главное, ни о чем не думать. При воспоминании о замерших людях в ресторане и уставившейся на меня маске бросало в дрожь. Не пора ли мне самому к врачу…

Я заставил себя принять душ. Потом сварил кофе и принялся отвечать на письма. Когда встал из-за компьютера уже начало темнеть.

Я отправился на кухню и перемыл всю посуду. Отличное занятие, если начали сдавать нервы.

После посуды принялся наводить порядок в квартире. Тоже помогает неплохо. Когда я закончил, голова была совершенно ясной. Исчез противный кисловатый привкус во рту.

Восковые фигуры в ресторане – лишь смутное воспоминание о давнем сновидении.

Сидя перед телевизором, я съел холодный удон, запивая лапшу пивом. По всем каналам в новостях твердили об одном и том же. В одной из школ Нагои одиннадцатилетняя девочка убила свою одноклассницу. Ножом для разрезания бумаги. На вопрос, зачем она это сделала, девочка ответить не смогла.

Показали растерянного сорокадвухлетнего отца убитой школьницы. По нему было видно, что случившееся он до конца не осознал. Я подумал, что осознать такое непросто.

Какой-то чиновник от образования выступил с речью о необходимости уделять больше внимания воспитанию подрастающего поколения.

Вспомнились слова Вик. Для девочки смерть была более чем неожиданной. Но это ни на что не повлияло. Нож для резки бумаги… И все. Неотвратимо и окончательно.

Все чаще кажется, что мир катится к концу. Даже дети начинают так легко убивать… Хотя, как ни парадоксально, детям это простительно. Они плохо понимают, что делают. Смерть им не понятна. Пустой звук. Слишком абстрактная штука для детского мозга. То ли дело взрослые.

Пора ложиться спать. Я здорово вымотался за день. Не физически. Морально. Вик со своими идеями о смерти, маска, убитая девочка… Слишком много для одного дня.

Особенно для человека, который не делает из смерти культа.

Уснул я сразу. Удивительно. Думал, что это будет нелегко. Все-таки впечатлений мне хватило. Но едва голова коснулась подушки, все мысли куда-то исчезли. И я начал проваливаться в темноту. Защитная реакция мозга…

Но толком поспать не удалось.

Телефонный звонок.

Я посмотрел на часы. Два часа ночи. Хуже ночного телефонного звонка – только ночной звонок в дверь. Никому не придет в голову сообщать хорошие новости ночью. С этим ждут до утра. Другое дело новости плохие. Они не терпят отсрочки. Забавно устроен мир. Хорошее никогда не торопится. Зато с плохим такая спешка…