Эшби - Пьер Гийота Страница 9

Мадам, вся круглая, как яблочко, с глазами, точно мирабели, появилась из глубины замка и, извиняясь, протянула мне кончик пальца.

— Не могу пожать вам руку, мсье, я топила печь.

По лестнице медленно спустилась толстая смуглая девица:

— Моя сестра Беатриса.

Ее длинные черные волосы были стянуты голубой лентой.

— Так или иначе, я приму вас, мсье.

Нина отвела меня в столовую, я выпил большой бокал гранатового сока, Нина, сидя на углу стола и болтая голыми ногами, смотрела, как я пью.

Она была в черном платье из ателье; из-за дождя стемнело очень рано.

Комната Нины, картины, диски, раковины, запах вербены.

— Что ты делала на каникулах?

— Гуляла.

— Я рисовал.

— Покажи, что ты сделал.

— Я даже написал несколько стихотворений.

Мы замолчали, я хожу по комнате, она откинулась на кровать, я боюсь смотреть в ее сторону, поворачиваю глаза к окну или к картине.

— Как ты доехал? Садись на кровать.

— Автобусом.

— Из Брамара? Ты очень мил, останься сегодня ночевать.

— Не знаю. Я хотел бы прогуляться вечерком домой.

— С ума сошел! В такой дождь!

— Ты знаешь, я люблю ходить пешком.

— Смотри-ка, ты сменил очки! Эти тебе очень идут! — Она поднялась и села на краешек кровати.

— Настал час молитвы! — кричит мадам.

Входит парнишка в автомобильных крагах.

— Это Мишель, он тоже рисует.

Мальчик протягивает мне руку, влажную от дождя и смазки.

Сквозь открытую дверь я вижу Беатрис, улыбающуюся мне меж двух створок тени.

***НИНА

На службе, в маленькой церкви, священник умывает руки маленьким певчим; запах воды смешивается с запахом ладана; он, такой нескладный, стоит, выпрямившись рядом со мной, громко дышит и говорит мне на ухо; стоя за нами, на нас пялится чета Б.; ой, я сейчас рассмеюсь. Он нарочно подставляет голову под исходящие из витража лучи, и вот его лоб и щеки окрашиваются желтым, зеленым, красным и синим. Потом он выпрямляет голову, снова принимает сосредоточенный вид, надувает губы и морщит лоб. Я люблю его таким, чудной парень!

Дети на возвышении задвигались, книги захлопали, стулья заскрипели.

Этой ночью мы долго гуляли, он говорил без умолку, потом прильнул ко мне и обнял меня за плечи, прижал к себе, он меня любит… а может, не любит, мы останемся друзьями, он там скучает, он придет, у меня красивая фигура, мы знакомы, я — подружка Аурелиана…

Он хочет обрести здесь Париж и… и Аурелиана.

На бульваре — музыка, музыка… мы просто друзья.

Еще не остывшая от своей мечты, она сжала ладонь Роже, они медленно вышли из церкви.

Дождь перестал.

— Подождем конца службы у портика, я хочу показать тебе деревню.

***НИНА

Он всегда смотрит на меня с улыбкой, внешне он внимательно меня слушает, но он не принимает меня всерьез, или он знает о том, что происходит между мной и Аурелианом.

Нет, он не может этого знать, Аурелиан ему не скажет, тогда отчего эта улыбка? Почему он не возьмет меня за руку, не обнимет за плечи? Теперь это было бы так просто.

Он молчит, рассеяно выслушивая едкие характеристики, которые она дает обитателям окрестных домов, он все молчит, лишь улыбается.

В ответ, надев доспехи холодности и вооружившись целомудрием, она ускоряет шаг.

Знакомый мальчик окликает ее, осыпает расспросами, берет под руку, отдаляет от Роже.

Мальчик заговорил об одной подружке Роже, которую он встретил на маскараде, он влюблен в нее, он расспрашивает о ней Роже.

Теперь Нина терпит крушение, она плетется за мальчиками, как утопленница.

***РОЖЕ

После службы я провел ее по магазинам, она купила яиц, лакрицы и рыбы, я тащил сумку, она загружала в нее свертки; ее волосы не раз касались моих, когда мы вместе склонялись над покупками.

Я был готов обнять ее, завалить на ящики с фруктами и целовать до безумия в душном и терпком воздухе магазина.

На улице проезжавший грузовик окатил нас с ног до головы, мы со смехом вскочили на тротуар, и тут я заметил, что обнимаю ее за плечи.

Ее лицо было забрызгано грязью; несмотря на мои указания: повыше, пониже, налево, направо, она не смогла оттереть ее, тогда я взял ее руку и стал водить ею по ее лицу.

В этот момент она стала какой-то молчаливой, важной, приблизилась ко мне.

Дрожа всем телом, я обнял ее руками за талию, она, встряхнув волосами, откинулась назад.

Снова пошел дождь.

Шутливый заговор ее родственников сделал нас героями торжественного обеда. От меня даже потребовали рассказа о нашей первой встрече; Нина сидела напротив, раскрасневшаяся, но мне удалось сохранить самообладание.

После обеда она предложила прогуляться и, кажется, была довольна, когда все отказались.

Она поднялась в свою комнату, пробыла там несколько минут и, пока я напяливал на себя тяжелое от дождевой воды пальто, возникла передо мной, такая хрупкая, в черном платьице и кожаной куртке.

На мосту через Луару она, поскользнувшись, вцепилась в мой рукав.

Она дрожала, она знала, что это будет самая долгая прогулка ее юности.

Когда мы проходили мимо последнего деревенского дома, маленькой гостиницы с беседкой, освещенной витой гирляндой, она рассказывала об одном мальчишке из их детской кампании.

— Особенно один — он все время терся об меня, плавал рядом и…

— И?..

Она покраснела, от реки доносились крики пловцов.

— А здесь я писала стихи, я тебе покажу их в Париже.

Несколько молодых людей, несмотря на поздний час, еще купались в реке, за тянувшимся вдоль берега виноградником виднелись их белые спины.

Луна, полная этой ночью, освещает уходящий за горизонт изгиб реки.

Зажглись огни домов, залаяли деревенские псы.

На мостках полощет белье припозднившаяся прачка.

Мы идем далеко в поля, далеко в ночь, далеко в глубь души.

Она внезапно останавливается.

— Я устала.

Мы уселись рядышком на обочине, перед нами луна — тема для разговора.

Нина легла, раскинув ноги.

Я остался сидеть. Сбросить пальто, лечь рядом с ней, пронести белую ладонь над ее шей — и вот я на ней, сжимаю ее в объятьях. Я сижу, луна, луна, эта чертова луна.