Дикие Животные сказки - Людмила Петрушевская Страница 9

В результате Самсон сразу по выходе в свет разинул на комара Томку пасть и вылупил свой длинный язык, а лягушка Женечка сделала то же самое и в том же направлении.

Сцепившись языками, муж и жена просидели в таком положении некоторое время, хлопая глазами, а комар Томка с кучей подруг давно села на электричку и отвалила домой.

Где, кстати, ее никто не ждал по причине того, что муж комар Стасик сидел у врача насчет укуса клопа Мстислава, боясь бешенства или чего еще получше и потому временно будучи осторожным с женой.

Кто ее все-таки неутолимо ждал, так это лягушка Самсон вкупе с женой лягушкой Женечкой, но не всегда мы стремимся к тем, кто нас жадно ждет.

Тем более, что комар Томка все-таки себя ценила и делала себе маникюр, к примеру, причем ярко-красный.

43. Превратности судьбы

Сколько раз блоха Марианна говорила своему радикулитному мужу, блохе Валерику, что надо делать гимнастику, и призывала в свидетели блоху Лукерью как свекровь.

Но радикулитный муж блоха Валерик только руками разводил, а ногами не мог ни одной из четырех, страшное дело.

А ведь все оставалось на Марианне, садовый участок, если что тащить, опять она, дети на ней и т. д.

Дело чуть не дошло до развода, но их общая собака Гуляш обратился к ветфельдшеру кондору Акопу, у того нашлись остатки болтушки от блох, и Гуляш с гиеной Зоей взаимно намазались под очередной выходной.

После чего блохи, все разом, вообще перестали скакать и еле передвигались, словно навазелиненные, а потом и вообще наступили черные дни, Гуляш вывалялся в пыли, как бродяга.

Вот тут все и выяснилось, когда семья Марианны, вся намасленная, пыльная и мохнатая, сидела в углу за веником, особенно Валерик вроде домового.

Такие вот превратности судьбы.

Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло, блоха Марианна внезапно пожалела блоху Валерика в его ужасном виде, и семья сохранилась.

44. Дедушка Эдик

Такой щекотливый момент, что леопард Эдуард жил привольно, бегал в полях (скорость 160 км/час), питался пирожными и кофе, и никто не знал о его тайной страсти — так всегда с аристократами, скрывают.

Леопард Эдуард в полях прославился среди мышей тем, что обожал играть одной лапой: подкидывал, ловил и т. д., и все одной лапой.

Кстати, с мышами ничего не случалось, леопард соблюдал правила гигиены, даже мыл перед игрой лапу, но все-таки моллюски «Гринписа» получили телефонограмму от мышей, родителей некоей Софы, которая сбежала к Эдуарду покувыркаться и не вернулась.

Моллюски приняли меры, плавали с плакатами, стреляли из ракетниц, Эдуард ничего не мог понять, а все дело оказалось в том, что мышь Софа, попав к Эдуарду, прогрызла у него в комоде дыру и спряталась в носке, где свила гнездо и принесла мышат, видно, пришло ее время.

Леопард вынужден был удочерить (усыновить) пятнадцать мышей, среди которых были и родители Софы, и дедовья до третьего колена, не разбери поймешь.

Однако жениться Эдуард отказался наотрез, мотивируя это тем, что дети и дедушки не его, и даже настаивал на каких-то (лопух) анализах крови, бормотал о видах, подвидах, классах и семействах, ну и получил что хотел: брать кровь взялся клоп Мстислав, который на радостях от трудового процесса так наклюкался, что на все вопросы ответил «да», в том числе и на вопрос о поле и возрасте леопарда.

Прокурор свинья Алла требовала экстрадикции, сторговались на алиментах.

Но детки Софы быстро выросли, переженились, алименты вроде бы отпали сами собой, однако поколения мышей не покидают деду Эдика и, уходя в кино, бросают на него малышек, а он аккуратно подкидывает их в воздух чисто вымытой лапой.

45. Победа по очкам

Волк Семен Алексеевич чистил зубы как раз на прошлые ноябрьские и потому очень удивился, когда клык (третий левый верхний) начал ныть.

Лечение было известное: как говорится, полощи и теплой водки тебе в мыльницу. А все дело было в том, что микроб Гришка по прозвищу Джомолунгма повел своих на штурм пика им. Луи Пастера, царствие ему (Луи) небесное, он помер, а дело его живет, т. е. микробы.

Заночевали, как водится, на бивуаке, к рассвету были готовы, загасили костры испытанным мужским способом, прошерудили в базальтах ямку, сложили туда все отходы, как учит «Гринпис», затем местный проводник микроб Ли (Утренняя Зорька) начистил ледорубы до алмазной грани, проверили связь, но, как только вышли на маршрут и просквозили первый отрицательный угол, тут же начался горячий ливень, да какой!

Просто последний день Помпеи.

Утренняя Зорька, местный абориген, шедший первым, принял на себя удар и скопытился быстро, завел «Реве та й стогне Днипр широкий», начал качаться на месте.

Остальные запросили по рации метеоусловия, но вместо метеоусловий запросили бочку соленых огурчиков в укропном рассоле. Началась большая свистопляска, региональный народный танец, на подмогу прибыли туземные кариесочки, и отряд расслабился.

Жены на родине все как одна начали прясть и ткать в ожидании мужей подгузники, так как пошли на пополнение демографической волны, и к возвращению альпинистов новый миллион малышей был готов с криками «Папа, папа!» бежать при шариках и флажках по взлетно-посадочной полосе навстречу героям.

Однако когда отряд вернулся, эти малыши уже подросли, уже возили в колясочках внуков, а жены давно получали индексированную пенсию.

Но альпотряд на горном рубеже тоже даром времени не тратил: было основано новое стойбище с шахтами и рудниками, не говоря о роддомах, и волк Семен Алексеевич был вынужден пойти к ветфельдшеру кондору Акопу, тот быстро достал клещи, и пик им. Луи Пастера рухнул, проще говоря, был взят, зуб выдран.

Т.е. победа по очкам.

46. Плебей

Таракан Максимка как-то раз по работе делал снимки бабочки Кузьмы, в полный рост, при усах и на канапе, стало быть, лежа.

Затем бабочка Кузьма заказал еще несколько поз в развернутом виде со спины (усы вполоборота, ресницы: нога напряжена), в профиль (крылья вверх, видны междоузлия), и затем вид сверху.

Таракан Максимка долго громоздился с камерой на потолок, пока не сообразил положить бабочку Кузьму плашмя на пол, весь вспотел.

Но бабочка Кузьма, вообще стыдливый от природы, еще в бытность свою в виде гусеницы Николавны таковой, а теперь и вообще туго одетый в кожу и мятые брюки, вдруг разорился еще на одну серию портретов, топ-лесс, т. е. без верхней одежды: поснимал крылья, потом пиджак, галстук, жилетку, рубашку и майку, а затем решился и сволок с себя часть нижней одежды, т. е. носки.

Таракан Максимка — работа есть работа — без удивления фотографировал бабочку Кузьму с прозрачным шарфом, далее момент танца живота и, наконец, сидя в кресле с букетом.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить полную версию книги