Создатель ангелов - Стефан Брейс Страница 9

Доктор посмотрел на часы:

— Пойдемте, я быстро покажу вам дом. Скоро придут первые пациенты.

Она не успела ничего ответить, а он уже развернулся и исчез за дверью в коридоре. Фрау Манхаут, растерявшись, осталась на месте. Она покачала головой и осторожно усадила Рафаила в качалку.

— Я сейчас вернусь, — сказала Шарлотта по-французски, все больше и больше задаваясь вопросом, во что же она ввязалась.

Доктор ждал ее в коридоре напротив двери приемной.

— Дети и я пока спим на первом этаже, — сказал он и вошел в комнату.

Фрау Манхаут нерешительно шагнула за ним и остановилась в дверях. Комната была аккуратно прибрана. Посередине у дальней стены стояла односпальная кровать с безукоризненно расправленным покрывалом. На стульях по обе стороны от изголовья не было ни книг, ни одежды, нигде на полу не валялись детские игрушки или другие вещи. У противоположной стены в ряд стояли три металлические кроватки на колесиках, на расстоянии приблизительно метра друг от друга. Кроватки тоже были тщательно заправлены, на кипенно-белых простынях и наволочках не было ни единой складки. В ногах каждой кроватки висела табличка с именем. Михаил спал на кроватке справа, слева от него спал Рафаил, а рядом с ним — Гавриил. Обои на стенах казались совершенно новыми, но сами стены были голыми. Нигде не висело ни единой фотографии, хотя фрау Манхаут ожидала их увидеть: портрет жены доктора, возможно, их свадебный снимок и уж наверняка фотографии детей, которых он, по словам Марты Боллен, постоянно фотографировал. Во всей комнате ощущалось что-то казенное. Она не была чьим-то личным пространством, а из-за ослепительно белых простыней и покрывала даже напоминала больничную палату.

— Ванная наверху, — сказал доктор. — Но поскольку каждый раз носить детей наверх весьма утомительно, я пока мою их в тазу на кухне.

— Как в наше время, — улыбнулась она.

Доктор снова не отреагировал. Никакого чувства юмора, подумала Шарлотта и тут же понадеялась, что дети унаследовали не слишком много черт его характера.

— Фрау Манхаут…

Пауза была многозначительной, и она сосредоточилась.

— Еще кое-что. Это касается их здоровья, — быстро сказал доктор.

Если бы он сказал, что что-то не так с ее собственным здоровьем, фрау Манхаут растерялась бы не так сильно. Она уже задавалась вопросами об этих детях, но все равно новость оказалась шоком. И неприятной была не только сама новость, но и тот факт, что доктор так долго ждал, чтобы рассказать об этом.

— Ничего серьезного, — добавил он. — Я сейчас занимаюсь этим. Но я считаю, вы должны быть в курсе. Поэтому им пока нельзя на улицу.

— Но вы ведь могли и раньше мне… — начала она, но ее прервал звонок в дверь.

— Вот и первые пациенты, — быстро сказал доктор. — Мне нужно начинать. И вы тоже можете начать.

Он развернулся и, обойдя ее, вышел из комнаты. Как будто сбежал, а она снова осталась совершенно растерянной.

— Вы идете, фрау Манхаут? — услышала она голос доктора.

«Я не возьмусь за это, — подумала она, — мне не надо этого делать».

Расстроенная, женщина вышла из комнаты.

— Добрый день, фрау Манхаут, — раздалось из коридора.

У двери стояла Ирма Нюссбаум, Шарлотта Манхаут кивнула ей. Незадолго до этого она видела, как Ирма наблюдала за домом доктора из своего окна на другой стороне улицы.

— Будете присматривать за детишками герра доктора, фрау Манхаут? — спросила Ирма.

В том, как она произнесла ее имя, сквозила фальшь. Доктор умерил шаг и оказался между двумя женщинами — как секундант, обязанный следить, чтобы дуэль прошла правильно.

— Да, фрау Нюссбаум, — ответила Шарлотта Манхаут, и ни один мускул не дрогнул у нее на лице. — Ко мне обратились с этой просьбой, и я намерена этим заниматься.

С этими словами она развернулась и направилась в сторону кухни.

За первые несколько недель Шарлотта Манхаут не заметила у детей никаких исключительных умственных способностей, напротив, они продолжали вести себя отстраненно и не произнесли ни слова. Из-за этого она чем дальше, тем больше убеждалась, что у ее воспитанников умственное отставание и доктор имел в виду именно это, когда говорил о проблемах со здоровьем. Конечно, он стыдился этого.

Но постепенно Михаил, Гавриил и Рафаил оттаяли. Казалось, что им и в самом деле надо привыкнуть, и сначала фрау Манхаут должна была завоевать их доверие. Для этого она не делала ничего особенного, только всегда была доброй и терпеливой, хотя последнее было особенно трудно. Время от времени ей хотелось по очереди хорошенько встряхнуть их, чтобы они наконец-то проявили хоть какие-то эмоции. К счастью, Шарлотта смогла сдержаться, и однажды, когда на Наполеонштрассе снова образовалась длинная пробка из машин и автобусов, едущих к границе трех стран, в поведении детей наступила перемена. Фрау Манхаут взяла Михаила на руки, чтобы показать ему в окне стоящие машины, и вдруг мальчик закричал: «А-и!» И в следующий момент за спиной двое его братьев тоже крикнули: «А-и!» Потом доктор сказал, что его сын, вероятно, хотел произнести «так-си», потому что на нем они приехали из Бонна в Вольфхайм много месяцев назад. Фрау Манхаут была поражена.

Потом все пошло быстрее. Их словарный запас или уже был достаточно большим, или очень быстро рос, потому что в последующие дни мальчики продолжали произносить слова, причем все время дополняли или повторяли друг за другом. Иногда даже казалось, что дети играют в игру. Когда фрау Манхаут делала им фруктовое пюре, мальчики перечисляли фрукты по-французски, так как уже поняли, что она говорит на этом языке. Всех троих было достаточно сложно понимать, и не только потому, что они были еще совсем крохи, но и из-за того, что заячья губа мешала им, как и их отцу, произносить некоторые звуки. Но она понимала, что они говорили, и это вначале было самым главным.

Очень скоро дети снова продемонстрировали свой талант. Как и просил доктор, фрау Манхаут каждый вечер перед сном пела по-голландски про песочного человечка, и однажды вечером, примерно минут за пятнадцать до того как мальчиков уложили спать, Гавриил вдруг сказал «moe» [1]. Фрау Манхаут не разобрала, что он имел в виду, но тут Рафаил произнес «slapen» [2], тоже на голландском, а Михаил отреагировал на это словом «welterusten» [3], и она поняла, что тройняшки говорят слова, которые встречались в песенке.

Когда Шарлотта, спустя несколько дней, рассказала об этом своей подруге и бывшей коллеге Ханне Кёйк, та сказала:

— Это оттого, что у них нет матери. Поэтому они не привязаны к одному родному языку.