Сказки женского леса - Анна Бялко Страница 9

Понятно, наличие такой охраны мало способствовало Юлиному спокойствию. Среди сонмища мыслей возникла лишь одна здравая – бежать в магазинчик и скорей, скорей потребовать свою иллюзию назад. И чтобы всю эту взбесившуюся реальность обратно забрали, ничуточки не жалко.

Для маскировки она взяла с собой пса – дескать, идет с собакой гулять. Двухметровый Володя нисколько не возражал, просто застегнул куртку и поперся за ними, на расстоянии двух шагов. Юля сперва испугалась, потом разозлилась, потом решила – наплевать, пусть тащится. А потом от Володи, как ни странно, образовалась даже некоторая польза: добравшись до магазина, Юля сунула ему в руку поводок и велела присмотреть за собакой.

Старичок был на месте, разулыбался ей, как старой знакомой, но, когда Юля, путаясь и сбиваясь, изложила суть своих требований, как-то враз помрачнел. Помрачнел, почесал затылок...

– Дело-то, голубушка... Неважное дело-то... Боюсь, не получится у нас...

– Как не получится? – ахнула Юля. – Я ж еще спрашивала специально, вы говорили – можно... Мне очень надо!

– Можно-то оно можно, да только... Вы спрашивали, помнится, можно ли иллюзию обратно купить.

Юля кивнула.

– Купить можно, и цена та же, да только вам-то надо не этого.

– А чего же? Как раз этого самого – я хочу, чтобы все было, как раньше. То есть, чтобы этого не было...

– Именно. Не иллюзию снова завести, а чтоб реальности не было. Это ж другое совсем. За иллюзию, да, надо платить реальностью, но совершенно не факт, что той же самой. Ведь того, что с вами сейчас происходит, в вашей иллюзии не было?

– Не было, – подтвердила Юля. – Я б такого не сочинила.

– То-то и оно, – печально закивал старичок. – Материализованные, проданные то есть, иллюзии, они ж своей жизнью жить начинают, их обратно-то не загнать.

– И что же мне теперь делать? – прошептала Юля, еще не веря, что все так плохо и спасения нет...

– А это уж вам решать, милая вы моя, – старичок только руками развел. – Мы тут ответственности не несем.

– Я же не говорю про ответственность, – горько шептала Юля. – Я спрашиваю, мне-то как быть? Вы умный, вы знаете, может, можно что-нибудь придумать?

– Придумать-то всегда можно, – старичок даже погладил Юлю по голове, как котенка. – Допустим, я и придумаю, толку-то с этого... Я ж все равно сказать тебе не смогу.

– Почему?

– Потому что. Иллюзии – они у каждого свои. Я скажу – тебе вроде как свою подарю. А это не годится. Она потом непродажная будет. Знаешь, как сон вещий? Расскажешь – не сбудется. И мысли то ж.

– И как же мне быть?

– Думать, деточка, думать. Это завсегда помогает.

Юля думала день и ночь. Думать было трудно, мысли сбивались, страх путался и мешал. Еще мешали Валеркины топтуны, сменявшиеся по три раза на день, и он сам со своими звонками, во время которых заботливо спрашивал, не хочется ли ей чего-нибудь и куда они пойдут вечером. А больше всего мешало то, что дни неумолимо бежали, и до Мишиного возвращения их оставалось всего три... потом два... потом...

В этот вечер Юля наконец заснула, совершенно случайно, в кухне на диване. Видимо, сказалась накопившаяся за последнее время усталость. Приснилось ей что-то такое хорошее и радостное, что, даже проснувшись, она какое-то время не раскрывала глаз, боясь упустить виденное во сне. И поймала, не упустила. Ей снилось, что они все идут вместе гулять – Миша, Ксюха и она, Юля. Пес бежит следом, кругом лес и солнце, солнце. Все еще не открывая глаз, Юля пыталась продолжить сон, додумать его дальше: вот они все идут, и приходят домой, а дома... Как хорошо... Вот если бы все это – на самом деле...

Она так и подскочила с диванчика. Точно! Вот же он, выход! Теперь скорей, скорей, одеться быстренько и только не растерять...

Она вихрем влетела в маленький магазинчик и закричала прямо с порога, не дав старичку раскрыть рот:

– Доброе утро! Давайте скорей смотреть – я принесла новую, отличную иллюзию на продажу!

Это только говорят, мы, дескать, то, что мы едим. На самом деле мы – то, что мы носим. Про это тоже говорят: «По одежке встречают, по уму провожают», но это как раз ерунда. Никто тебя никуда не провожает, а какое уж сложилось о тебе первое впечатление, с таким ты и будешь жить вечно. Если, конечно, не отрастишь себе харизму.

У Маруси никакой харизмы не было, а первое впечатление, производимое ею на окружающих, вкратце формулировалось так: «бедненько, но чистенько». И оно, надо честно сказать, Марусиной внутренней сущности вполне соответствовало.

Потому что Маруся и была бедной. Не как бедная Лиза у Карамзина, то есть не в смысле духовной убогости, а в том самом что ни на есть пошлом, материальном и грубом смысле, что денег у нее было мало. На нужное хватало, на лишнее – нет.

В Марусиной жизни так было всегда, с самого детства. Они с мамой жили вдвоем, мама работала учительницей в школе. На учительскую зарплату даже тогда, в стабильно-советские времена было особо не разгуляться. Голыми и голодными, конечно, не были, но и роскоши никакой не знали. Две пары туфель – на лето и на осень, сапоги на зиму, пальто и куртка. Юбочка, кофточка, школьная форма... Маруся совершенно искренне не понимала, зачем человеку может быть нужно три платья – их же не наденешь все сразу.

Когда она заканчивала школу, мама вышла на пенсию. Маруся у нее поздним ребенком была. И зарплата-то учительская – говорить не о чем, а уж пенсия и вовсе слезы. Поэтому Марусе после школы пришлось не в институт поступать, а на работу устраиваться. Маруся хоть и не блистала особыми талантами, а училась все же неплохо, была, как говорится, твердой хорошисткой, потому что очень старательная и ответственная. Жалко было учебу бросать, но ничего не поделаешь.

Устроилась Маруся в библиотеку. И от дома не так далеко, и работа неплохая – тихая, интересная. И на вечерний потом поступила – в педагогический, отделение русского языка и литературы. Очень было удобно. Днем можно книжки читать, конспекты учить – в библиотеке много народу никогда не бывало, а вечером – на занятия.

Маруся уже только задним числом поняла, что это время, библиотечное, было, пожалуй, самым лучшим за всю ее жизнь. Она тогда столько книг прочла – все не перечислишь. Тихо было, спокойно, и люди вокруг приятные. Тогда-то ей, правда, скучновато казалось, зато потом...

Потом – это когда она институт закончила и в школу работать пошла. Это время Маруся иначе, как кошмар, никогда не называла. Не могла она в школе. Не получалось у нее. Дети на уроках шумели, хамили, слушать ничего не хотели, издевались над ней по-всякому. Орать на них Маруся не могла, она орать вообще не умела, а по-хорошему они не понимали. Она думала, с ней только поначалу так, но, промучившись год, и два, и три, поняла – это навечно. И не выдержала, ушла из школы.