Край, где живет Детство... - Сергей Боев Страница 9

Серёжка смотрел на отца и только хлопал глазами…

– Ясно, что ничего не ясно… Ну, тогда я лучше тебе покажу – смотри!

Отец быстро превратил свой хлебный шарик в некое подобие самолёта и сделал им петлю в воздухе.

– Эта фигура называется «петля Нестерова» – по имени лётчика, который первым смог её выполнить на своём самолёте. Раньше, когда моторы были слабыми, не все лётчики могли сделать полную петлю, сваливались из верхней точки в штопор. Поэтому кто мог, у того большое преимущество появлялось – сделав петлю, выйти противнику «в хвост» и сбить его, или просто уйти целым и невредимым.

– А «сваливались в штопор» – это как?

– Тааак, понятно! – протянул отец. – Придётся начать с вещей попроще…

Следующие полчаса отец показывал ему сначала простые фигуры пилотажа – «горку», «вираж», «пикирование» – а потом и более сложные: «штопор», «переворот», «бочку»… Причём каждую фигуру он сопровождал объяснением – для чего она нужна, насколько резко или круто самолёт может её выполнить, что такое «перегрузка», и где предел возможностей лётчика…

А за завтраком Серёжка, просто распираемый гордостью, демонстрировал свои новые познания маме и старшему брату, для наглядности «пилотируя» над столом папин самолётик из хлебного мякиша – проходил на бреющем полёте над тарелками с яичницей, резко бросал самолётик в вертикальную «свечу», одновременно крутя «бочку», и сваливался с высоты вытянутой руки в «штопор»…

* * *

«Вот ведь как здоровско уже второе воскресенье подряд складывается! – думал Серёжка, торопясь вниз по лестнице за братом и перепрыгивая за раз по две ступеньки. В сумке, которую ему доверила мама, что-то тревожно позвякивало. – Прошлое было – таких не сыскать! Сколько мне папа всего интересного про фигуры пилотажа порассказал и показал! А теперь они с мамой решили вместо обеда пойти на курган и сделать там какой-то пикник…»

– Славка, а что такое «пикник»? – спросил он, чуть не врезавшись в спину внезапно остановившегося на улице брата.

– Пикник? Ну, это в Германии когда мы жили – ты тогда не родился ещё – там так называли разные походы, когда берёшь с собой всякую еду и выбираешься из городка – в лес, типа, или на речку. А там гуляешь, купаешься и загораешь, а потом обедаешь в лесу или на полянке, прямо на траве. Вот когда мы на речку ездим и там на берегу всякую вкуснятину едим – это и есть пикник. Понятно?

– Ага, понятно. Значит, в этой сумке всякая еда?

– Наверняка – так что ты с ней поосторожней, а то всех без обеда оставишь!

Тут из подъезда, наконец, вышли мама с папой.

– Мам, мы с Серёгой побежим вперёд, ладно?

– Хорошо, только давайте мне тогда сумку. А как прибежите на курган – выбирайте местечко получше, чтобы удобно было и сидеть, и лежать.

– Ладно. Серёга, айда за мной!

И они дружно припустили вдоль дома, за угол, по опустевшим полям сражений, где буквально на днях ещё резались в «ножички», и дальше, с горки вниз, между огородами слева и «кулацким» забором справа… Набрав под горку скорость, они еле-еле успели остановиться перед просёлком, ведущим к лесу на берегу речки, у злополучного проёма между огородной изгородью и забором…

* * *

Этот проём существовал всегда. Ну или, по крайней мере, столько, сколько Серёжка себя помнил. Да и как ему было не существовать, если через него проходил самый короткий путь от их «нового» городка к Свече? По этой тропинке они летом чуть ли не каждый день бегали к речке и гоняли с горки на великах. Зимой они заливали горку водой, играли на ней в «Царя горы» и носились с неё на санках и картонках аж до самого проёма.

Но прошлым летом противному «кулаку», чей сад был справа от дорожки, видно, надоело, что вдоль его забора постоянно носится неугомонная ребятня. И он ничего более умного не придумал, как попытаться перекрыть народную тропу, натянув в проёме колючую проволоку.

На следующий день они, как ни в чём не бывало, бежали по тропинке к речке. Первым со всего маху, плашмя, в колючую проволоку влетел Витька. Одна нитка проволоки пришлась ему по лбу, вторая – по подбородку. Серёжка, бежавший следом, почти успел затормозить и всего лишь въехал в проволоку рукой, поранив её в трёх местах. Но они решили, что им всё-таки свезло. Ведь Серёжка был сантиметров на пять выше Витьки, и если бы он бежал первым, то шипы проволоки пришлись бы ему в аккурат по глазам и по горлу…

Их отцы разобрались с кулаком как-то по-своему и очень быстро. Проволока исчезла, как будто её и не было никогда. Но с тех пор они всё равно всегда притормаживали перед этим проёмом – так, на всякий случай…

* * *

Миновав влажный сумрак прибрежного леса, ребята выбежали на берег речки к самодельному мостику из двух брёвен. Это было одно из самых красивых мест во всей округе. Чуть ниже мостика речушка разливалась в небольшое озерцо: широкая тихая заводь на этой стороне, и быстрое течение – вдоль левого, «колхозного» берега. Над озерцом с окраины леса нависали две величественные сосны, как будто любуясь своими отражениями в зеркале почти недвижной воды. Берега все сплошь заросли молодой осокой, белая сердцевина которой в эту пору была сочной, сладковатой и вполне съедобной. Зимой озерцо становилось отличным катком, а в весенний ледоход – местом катания на льдинах. Бревенчатый мостик всегда уносило половодьем, и каждую весну, как спадала вода, «деревенские» восстанавливали его снова и снова – ведь для них это был самый короткий путь в гарнизонную школу, в магазин и в кино. Для гарнизонных же ребят мостик был переправой к нескольким стратегически важным объектам: направо тропинка шла вдоль берега и приводила сначала к большому ручью, вытекавшему из родника, а дальше – на «космодром», откуда они запускали в «космос» жестяные банки; прямо путь вёл в горку, мимо окраины деревни, через большое поле к песчаному карьеру, с края которого так здорово было прыгать в обсыпающийся песок. Ребята же повернули от мостка налево, миновали колхозный пруд, в котором они летними вечерами ловили лягушек, и полезли по тропинке в гору, на курган.

Никто не помнил, как и почему к этому высокому плоскому холму пристало это название. Может, потому, что он горделиво и одиноко вздымался над поймой реки и на какой-нибудь военной карте наверняка назывался бы «безымянной высотой». А может, название пошло оттого, что был он весь изрыт неглубокими – по пояс – оврагами, которые вполне могли быть заросшими траншеями времён Великой Отечественной…

На кургане не росло ни кустика, был он гол, как коленка – каждый год к концу лета всё живое выгорало здесь под жарким августовским солнцем. Но сейчас, в июне, травка ещё была свежей, а в ней то тут, то там краснели первые ягоды земляники.

– Эй, Серый, давай я тут буду землянику собирать, а ты, чтоб не толкаться, начинай с дальнего края, лады? – предложил Славка.

– С дальнего – так с дальнего. Мне всё равно!

«Там, может, ягод ещё больше!» – подумал он про себя. И оказался прав. Курган имел небольшой уклон в сторону поля, и земля, похоже, здесь прогревалась ещё лучше. Поэтому земляники было больше, а сами ягоды – крупнее.