Конец нейлонового века - Йозеф Шкворецкий Страница 9

– Привет, Самуэль, – раздалось рядом. Ему улыбался Педро Гешвиндер – не очень молодой человек с усиками и с барышней под рукой.

– Здравствуй, – ответил Сэм. – Добрый вечер! – Иржинка рядом оцепенела. – Это моя кузина, – представил он ее и тут же с иронией подумал: он торопится отбросить подозрение в ужасном вкусе.

– Мне очень приятно. Жофа Бернатова, – представилась сладким голосом барышня Гешвиндера.

– Кочандрлова, – пропищала Иржинка.

Педро улыбнулся ей и обольстительным голосом назвал себя:

– Бедржих Гешвиндер.

– Кочандрлова, – снова пискнула Иржинка, и Сэм заметил, что она покраснела. Заметил лишь он. Другие не могли видеть этого на батрацкой коже помещиковой дочери.

– Где же Гиллмановы? – спросила барышня Гешвиндера, дерзко глядя Сэму в глаза. «Я тебя не знаю, а ты все обо мне знаешь, курица?» – мысленно произнес он, а вслух ответил холодно:

– Должны прийти. Ждем.

– Роберт – по-прежнему такой активист или у него это уже прошло? – спросил Гешвиндер.

– Еще не прошло.

– Удивительно, как это Ирена терпит, – произнесла барышня.

– Очевидно, ей это не мешает, – ответил Сэм и оглядел зал. Он не беспокоился: пунктуальностью Ирена никогда не отличалась.

– Роберт всегда был бараном, – философски продолжал Педро. – И когда-нибудь его повесят.

– Кого? Роберта? Ты меня рассмешил! – возразила его барышня.

– Ну так начинай смеяться, Жофи, – повернулся к ней Педро. – Не забывай, что он был в комиссии, когда выгоняли Гарика, этого старого, классово сознательного капиталиста.

Барышня улыбнулась:

– Ирена его отовсюду вытянет. Она знает ходы.

– Если он ей будет еще нужен к тому времени.

– Ну что ты, такая любовь! Три года они уже вместе, да и поженились, когда Роберт был круглый ноль.

– Ну что ж… – Педро выразительно замолчал. Он встречался с Иреной еще до Роберта. С ее семнадцати лет до двадцати. Почти три года. Сэм подумал, что барышня Педро, вероятнее всего, не знает об этом. А ее кавалер продолжал: – На Гарика Ирена не сможет повлиять. На любого другого, пожалуй, да, но Гарик когда хочет отомстить, так он и Клеопатру укротит…

Сэм перестал прислушиваться к их болтовне. Его всегда немного злило: говорят об изменении политической ситуации как о чем-то несомненном, хотя никто в это особо не верит. Или, может, только я один не верю? Нет. Ирена тоже. «Это очевидно, – говорит его единственная Иренка. – Ошибка не в большевиках, а в нас. Мы все пропитаны тщетой, я это знаю, но не могу ее себе помочь. Я знаю, что коммунизм – прекрасная вещь, для девяноста девяти процентов – идеальная, но мы принадлежим к этому одному проценту, а для нас это не так». А когда Ирене становилось грустно или пусто на душе и она сетовала, что никогда не видела моря и вряд ли когда-нибудь увидит и в Африке ей не бывать, – он утешал ее словами, которые ей приятно было слушать: подожди немного, коммунисты проиграют, и в нашей семье будут деньжата, и я все устрою, мы все поедем туда, и Роберт с нами; но Ирена этому не верила: «Не проиграют, – говорила она, – коммунисты обязательно победят, они всегда побеждали, и это хорошо, что они выиграют». Он же начинал развивать свою теорию, придуманную для того, чтобы Иренка не грустила: «Я знаю, что они в конце концов выиграют, но не сейчас. А это столетие будет веком Америки, и мы еще поживем своей жизнью, – увидишь, Ирена. А после нас пусть приходит социалистический потоп; большевизм – это, конечно, правильно и нужно, пусть приходит, но после нас».

Это были, само собой, лишь успокоительные речи для Ирены, когда ее одолевала хандра. Но потом, наедине с собой, он опьянял себя этим всерьез. Американцы все же могут победить в войне. Но лучше, чтоб их победа была лишь временной. Достаточно почитать Маркса: он, пожалуй, во многом прав, с этим нужно согласиться. Было б неплохо, чтобы после победы американцев в будущей войне к власти пришли социал-демократы или какие-нибудь просвещенные либералы; пусть торжествует социальная справедливость, но пусть останется частная собственность, чтобы можно было иметь деньги, ездить по Европе, бывать в Париже… Ну и так далее. Как-то так все устроить, чтобы Роберт со своей партийной позицией знающего все ухмыльнулся над этой реакционной утопией, а он, Сэм, избавился бы от Бертика за его грешки в ревизионной комиссии. Хотя бы на десять лет. Потом бы Ирена сказала свое слово. Без всяких сомнений. Десять лет она не выдержит.

Внезапно Иржинка выскользнула из его руки. «Простите!» – услышал он ее голосок и увидел, как она бежит среди фланирующих пар, словно стельная корова, и здоровается с какой-то дамой. Он узнал эту женщину. Алена Байерова, а с ней – какой-то новый мужчина в очках. Улыбнулся Иржинке, поклонился, и вся троица направилась к Сэму и Гешвиндерам.

– Добрый вечер, госпожа Байерова!

– Добрый вечер, господин Геллен. – Она очень приветливо улыбнулась Самуэлю. В ее лице он увидел что-то неопределенное, несимпатичное, какую-то тщательно выделанную красивость. – Доктор Гавел – господин Геллен, – представила она мужчин.

– Очень рад, – ответил мужчина в очках и поклонился.

– Господин Геллен на медицинском, – сообщила Алена своему поклоннику. Тот приподнял брови.

– Да? – произнес он после некоторой паузы. – И где вы сейчас?

– На хирургии.

– У Ирашека? – спросил доктор с явным отсутствием интереса, и между ним и Сэмом начался пустой диалог – точно такой, подумал Сэм, какой ненавидит Ирена.

– Да, – сказал Сэм.

– Там еще работает ассистент Лёбл?

– Да, есть, – ответил Сэм. А что с ним может быть? – подумалось ему.

– Я с ним учился.

– Что вы говорите!

– Мы защищались с ним вместе.

– Ага.

Последовала краткая пауза, потом продолжение:

– О специализации уже подумали?

– Хотел бы остаться на хирургии, – ответил Сэм, думая в этот момент об Ирене.

– Хороший выбор. А я прохожу сейчас аттестацию по отоларингологии.

– Это как раз для него – там можно постоянно в чем-то ковыряться, да, Отто? – Алена внесла в беседу шутливую нотку и устремила на доктора профессионально влюбленный взор. Вся группка рассмеялась.

– Аленка ничего в науке не соображает, – подхватил эту ноту доктор Гавел. Шутки продолжались, но Сэм вдруг почувствовал чей-то взгляд. Быстро осмотрел зал, ибо верил, что телепатия существует. Белые, черные и розовые пятна дамских туалетов завертелись в калейдоскопе, в центре которого он увидел Ирену в черном платье из блестящей тафты; она, вместе с кислолицым Робертом, шла прямо к нему, совершенно отличная – как это описывают психологи – от всех остальных, прекрасная, как бархатный окунь из черного озера.