Меня убил скотина Пелл - Анатолий Гладилин Страница 9

Администрация Радио сообщала, что по причине сокращения бюджета и падения курса доллара увольняется весь персонал отдела культуры парижского бюро. По этому поводу его приглашают для беседы через неделю. Письмо было датировано позавчерашним днем и подписано Лицемерной Крысой.

Можно догадываться, с какой радостью она его составляла, с каким скрытым ликованием она наблюдала за Говоровым уже вчера.

Говоров приехал на работу к двенадцати. В коридоре мертвая тишина. Вся Восточная Европа забилась в глубь своих кабинетов. Секретарша поздоровалась с Говоровым похоронным голосом.

Статья для радиожурнала и комментарии были написаны еще заранее, и Говоров сразу прошел в студию.

— Са ва, Жан Мари?

— Са ва, Андрей!

Техник, как обычно, невозмутим и деловит. Они сделали журнал, и Говоров отпустил Жана Мари на обед. Потом он заглянул к Савельеву. Вид у Бориса был убитый. Но сначала Говоров спросил, получилось ли интервью с Абрикосовым.

— Получилось, все о’кей, пойдет в твой журнал. Сперва Абрикосов держался настороженно, но, когда я передал привет от тебя, разом помягчел. Тебе тоже привет, взаимно. И интересовался, как ты жив. О последних событиях я не упоминал.

Вот так надо работать, подумал Говоров. Об истории с приветами, то есть благодаря чему или кому Абрикосов заговорил в микрофон, никто не узнает — на Радио останется авторство Савельева. Еще один гвоздь в твой гроб: не Говоров, а Савельев сделал образцовый материал для журнала. Впрочем, сам виноват, Борис усиленно тебя тащил в университет. Хотя сейчас это уже ничего бы не решило.

— Ладно, — сказал Говоров, — а теперь расскажи все по порядку.

Савельев выразительно взглянул на телефон и пригласил Говорова в кафе.

Опять тайны мадридского двора! Обычно Говоров смеялся над предположениями Савельева, что их телефоны прослушивает КГБ. И не потому, что это было технически невозможно — как раз технически это было возможно, — но зачем КГБ слушать их глупости, у них что, других дел нет? И потом, все равно все их передачи шли в эфир и в Союзе аккуратно записывались службами перехвата. Видимо, Борис боялся, что их слушают ребята из другой организации. Американцы? Тем лучше, пусть знают где надо, что в руководстве Радио сидят болваны. Говоров не уставал это повторять вот уже несколько лет. Доигрался? Все может быть. В любом случае Савельев в эти игры играть не хотел. Савельеву здесь работать. Что ж, пошли в кафе.

…В кафе Борис никаких сенсационных тайн не сообщил, кроме того, что проблема увольнения обсуждалась уже месяц. В Париже об этом знали Савельев, Беатрис (Лицемерная Крыса) и адвокат. Почему такое резкое сокращение штатов? Во-первых, Конгресс категорически отказался дать дополнительные ассигнования. Каждый год давали, а на этот раз — баста. Во-вторых, американцы давно подсчитали, что парижские внештатники стоят дикие деньги из-за того, что им оплачивают все социальные нужды, плюс гонорары в Париже выше, чем в Нью-Йорке и Гамбурге. В-третьих, все попытки увольнять в Гамбурге, сам знаешь, кончились плачевно, немецкий суд восстанавливал всех на работе. Новый закон об увольнении во Франции им пришелся очень кстати. Твой Ширак, за которого ты голосовал, провел этот закон. Почему увольняют тебя, штатного сотрудника? У американцев своя логика. Если убирают весь отдел, то зачем оставлять его начальника? И потом, извини, ты вел самоубийственную политику. Ты же сам говорил, что никто, кроме Юры, не годится. Ты же сам предлагал выгнать Самсонова и Путаку, ты не брал в свой журнал передачи Краснопевцевой. Все видели, что отдел не работает.

— Но мой журнал регулярно шел в эфир! Из чего-то я его составлял! И потом, я исходил из интересов дела. Нельзя сейчас, когда в Союзе все меняется, допускать к микрофону людей, которые брызжут ненавистью к стране. Да, я предлагал заплатить им по миллиону и уволить, а на их место взять новых авторов.

— Как видишь, твое предложение об увольнении нашло благоприятную почву. А остальное в Гамбурге просто не захотели услышать.

— Значит, наказали человека, который подал здравую мысль?

— Не совсем так. Ты говорил это мне. Ты говорил это по телефону Матусу. Ты даже дирекции, Уину и Лоту, когда ты видел их здесь десять минут, успел сказать.

Но это все разговоры, колыхание воздуха, ля-ля… Вот если бы написал официальный рапорт…

— Одно дело — говорить в коридоре, другое — требовать увольнения в письменной форме. Лишать людей куска хлеба? Как бы я к ним ни относился, извини, на такое я не способен.

— Благородная позиция, но объективно получилось, что ты покрывал их плохую работу. Что же мы теперь имеем? У них всех есть дополнительные заработки, помимо Радио, один ты — на улице.

— Но ведь можно было меня вернуть на прежнюю должность. Как парижский корреспондент, я получил кучу благодарственных телексов за свои статьи.

— От кого? Прежнего начальства давно нет. Кто ж помнит? Ты думаешь, я им этого не говорил? Когда-нибудь тебе расскажут, как я тебя защищал. Нынешнее руководство… Можно процитировать товарища Говорова? Цитирую: «Для американцев в Гамбурге мы, русские, как китайцы, все на одно лицо». И в этом они последовательны. Или ты не веришь собственным словам?

Что-то от меня останется в парижском бюро, подумал Говоров. Хотя бы то, что я всех приучил говорить «товарищ», а не «господин». Но до чего же мы дожили? Оказывается, меня надо было защищать! И все, что я сейчас говорю, похоже на жалкие рыдания. И если бы не мои девочки, я бы плюнул им в рыло. Но я должен, должен драться ради них.

Кажется, Борис его понял:

— Послушай, Андрей. Все, что я сказал, это мои личные предположения. Официально к твоей работе нет претензий. По тем же причинам не могут перевести тебя в Гамбург. Это будет стоить еще дороже.

То есть так, мимоходом, отметалась его последняя надежда.

— А если позвонить Матусу?

— Он за тебя пальцем не пошевельнет. Но попробуй. Мой совет — иди к адвокату. Пока нет прецедента: Радио не выиграло ни одного судебного процесса.

Сутки не прошли со вчерашнего дня, а как все изменилось! Говоров просит у Савельева совета, Говоров надеется, что Савельев может еще что-то придумать.

Нет человека, есть согбенная фигурка, жадно заглядывающая в глаза. И все потому, что по почте пришло письмо с уведомлением. Кто-то черкнул пером, кто-то небрежно наступил каблуком на муравья. Даже мокрого места не осталось…

Говоров набрал номер Матуса, главного редактора в Гамбурге. По первому звуку его голоса Говоров понял, что Матус ждал его звонка и уже определил для себя позицию. Говоров тут же решил: никаких упреков, никаких выяснений отношений, он должен быть спокойным, даже несколько добродушным.

— Володя, разумеется, поезд ушел, и все остальное — детский крик на лужайке. Тем не менее вопрос: никому не пришло в голову предложить мне переехать в Гамбург в отдел культуры или просто корреспондентом?