Похождения проклятых - Александр Трапезников Страница 9

— Не то слово! — вставил я.

— …но разговорить их не могла. Никак. Да они и между собой-то почти не разговаривали. И еще я обратила внимание на их довольно странную поклажу. Это был старый сундучок. Не чемодан, а именно сундучок, скорее всего фанерный, обитый кожей, перетянутый ремнями и с замочками. Такие я видела только в кинохронике. В каком-то документальном фильме о революции. Я еще подумала, что этот сундучок, наверное, страшно тяжелый, и как они его сумели дотащить до гостиницы? А когда обе паломницы на минутку покинули номер, я не удержалась и взялась за ручку на сундучке, чтобы поднять.

— Не удивлюсь, если бы ты еще и заглянула внутрь, — сказал я.

— Замки мешали, — с искренним очарованием ответила Маша. — Так вот, сундучок оказался необыкновенно легким, словно пушинка. Его мог бы унести и ребенок. Он казался практически невесомым. Будто сейчас же мог воспарить, как воздушный шар. Скорее всего, он был абсолютно пуст.

— Умели делать в те времена, — задумчиво произнес Алексей. — Ничего лишнего.

— Когда паломницы вернулись и увидели меня возле сундучка, они ужасно рассердились, — продолжила Маша. — Особенно, тетушка. Нет, она не кричала, но так зыркнула на меня глазами, что я сразу же отскочила на десять метров. Больше они от своего сундучка не отходили. Я сидела себе тихонько на своей кровати и читала Авву Дорофея Душеполезные поучения…

— Не лукавь! — погрозил я пальцем.

— Ну хорошо, — поправилась она. — Это был не Авва Дорофей, а новый роман Проханова. И прислушивалась к их разговору. Они говорили шепотом, и ни слова нельзя было разобрать. Но у меня создалось такое впечатление, что они о чем-то спорят. Или даже ссорятся. Через полчаса паломницы встали, взяли свой сундучок и ушли.

Я подумала, что насовсем. Потому что девушка забрала и свою сумочку, которая висела возле дверей. Там же, кстати, была и моя сумка.

— Внимание! — поднял палец Алексей.

А я и так слушал, развесив уши. Хотя ничего пока не понимал. Я просто уже устал их понимать, обоих.

— Дальше началось вообще что-то несусветное, — продолжала Маша. — Уже давно стемнело, а Алексея все нет — он должен был за мной зайти…

— Я в это время стоял возле того заброшенного скита, — напомнил он.

— Где тоже подслушивали разговор, — добавил я. — Кстати, кто же были те двое? И что вы узнали из их беседы?

— Потом, потом! — замахал он руками и вновь обратился к Маше. Лабиринт какой-то! — подумал я, но больше не перебивал. Пусть все течет, как положено.

— Я прилегла на кровать и вздремнула, — продолжила свое повествование Маша. — Но сон как-то не шел, было ощущение густого плотного тумана. И вдруг я увидела в проходе старика. Как он сюда попал? Дверь же была закрыта. Старик этот имел неприглядный и страшный вид: борода всклокочена, брови нависли, а из-под бровей — глаза-колючки, будто иглы… Словно впиваются в самое сердце. И он ко мне двигался! Да еще клюкой размахивал. Господи, я испугалась так, что вскочила с кровати и забилась в угол. А старик начал шипеть, бормотать всякое. Примерно следующее, хотя я тогда и не все понимала: Я тебе покажу!.. Хочешь от меня уйти?.. Врешь, не уйдешь!.. По монахам стала шляться, каяться хочешь?.. Я тебе покажу покаяние!.. Я тебя и в грех, и в блуд введу, так и знай!.. Где сундучок, куда спрятала?..

Маша довольно красочно изображала шипение и бормотание старика, а вместо клюки размахивала пультом от телевизора. Все-таки в ней пропадала хорошая актриса. Если не великая, то хотя бы второго плана. В азарте она нажала на пульте кнопку, телевизор включился, а на экране вновь возникла панорама моего обрушившегося дома. Шли очередные новости. И в который раз мне тыкала в зубы микрофон корреспондентка, а я продолжал трогательно прижимать к груди кастрюлю в геранью. В следующем кадре появился мэр в кепке и с разъяснениями.

— Говори, оторва проклятая, куда сундук дела? — зашипела Машенька. — Почто от меня прячешься?

— Мы разберемся и с этим происшествием, — ответил мэр. — Все виновные, даю вам обещание, будут наказаны.

— Кто же это был? — ошарашенно спросил я.

— Это был взрыв бытового газа, вне всякого сомнения, — пояснил мэр. — Так, по крайней мере, утверждают специалисты. Строительство станции метрополитена здесь ни при чем. Работы велись технологически…

— У-у-ууу!.. — зловеще взвыла Маша. — Да ты знаешь, кто я такой?.. Что я могу с тобой сделать?..

— Я сделаю все, чтобы пострадавшие обрели новое жилье, — нисколько не испугался мэр и даже лихо поправил кепку. — Новое, улучшенной планировки…

— И на том свете, — добавил уже я, отобрал у Машеньки пульт и вырубил телевизор. — Остынь, детка. Не пили воздух руками, сядь и успокойся.

Она рухнула в кресло, улыбнулась и произнесла:

— А знаешь, как было страшно?

— Да тебе, наверное, все это просто приснилось.

— Да? А синяки на руке? Он ведь еще и щипал меня, старик этот. Гусь лапчатый.

— Кто же тогда был этот… — я посмотрел на Алексея.

— Ну, тут-то все просто и понятно, — отозвался он. — Лев Толстой.

Нечасто у меня отваливается челюсть.

— Чего-о?!

— Да-да, он там давно появляется, еще с двадцатых годов прошлого века, об этом многие паломники рассказывали, есть свидетельства. Особенно любил свой номер, но когда ту старую гостиницу снесли, теперь по другим шляется. Путает. Вы же знаете, что Священный синод отлучил его от церкви за хулу и глумление над Господом. Страшно повторять, но Толстой писал, что Христос оттого называл себя Сыном Божиим, что был незаконнорожденный, что был нищий, которого высекли и повесили… Не зря Иоанн Кронштадтский писал, что этот графчик яснополянский, наш русский антихрист смутил всю нашу интеллигенцию, развратил молодежь и сотни тысяч пошли за ним. А отчего ж не пойти, коли весело, свободно и все дозволено? Коли Бога нет.

— Как нынче, — кивнул я.

— А когда Лев Толстой умер, то один прозорливый старец с Валаама поведал о своем видении: стоит он на скалистом острове возле храма, а на озере поднялась страшная буря. И вдруг видит несущуюся по воздуху массу бесов, впереди которой несется Толстой и стремится к церкви. Бесы преграждают ему путь и, наконец, окружают и увлекают за собой в пучину у самого обрыва скалы, на которой стоял храм. Старец лишь потом узнал, что в этот день Толстой умер. Неудивительно, что Лев Николаевич настолько стал своим в том страшном мире, которому служил своими проповедями, что в его образ перевоплощается нечистая сила. Вот на Машеньку она и набросилась.

— Только что не кусалась, — подтвердила актриса.

— Возле Оптиной всегда бесы крутятся, как и у любого монастыря или храма, — добавил Алексей. — Внутрь зайти не смеют, а рядом…Хотя. Был ведь и такой случай. И именно в Оптиной, во Введенском храме, еще в 1904 году. Шла утреня, служил иеромонах отец Палладий. На клиросах пели Честнейшую Херувим, отец Палладий ходил с каждением по церкви, алтарь был пуст, даже очередной пономарь куда-то вышел. Народу было много. Вдруг в раскрытые западные врата храма степенно и важно входит некто, совершенно голый. У самой этой двери стоит ктиторский ящик, за ним — двое или трое полных сил монахов. Монахи и в трапезной, кругом — люди. Но на всех нашел такой столбняк, что никто с места сдвинуться не мог. Голый человек столь же важной походкой прошел мимо богомольцев, подошел к иконе Казанской Божией Матери, что за правым клиросом, истово перекрестился, сделал перед нею поклон, потом — налево и направо. Отвесил поклоны и всем молящимся. Никто в храме так и не пошевельнулся. Но когда голый человек вступил на клирос, все клирошане — и монахи и миряне — как осенние сухие листья под порывом ветра посыпались в разные стороны. Один даже под скамейку забился, только ноги торчат.