Анастасия. Вся нежность века - Ян Бирчак Страница 9

Огромная, болтающаяся на правом боку деревянная кобура с маузером то и дело бьет его по колену. Комиссар на ходу обращается к кому-то:

– Проследите, чтоб окна были глухо зашторены, чтоб свет не выбивался.

Под лязганье и сопенье поезд маневрирует, медленно сдает назад, уходит в темноту, за ним не спеша следуют несколько солдат конвоя, некоторые висят на подножках.

Поезд останавливается в глухом закутке на запасном пути под водокачкой. Платформа сюда не доходит.

Из царского вагона спрыгивает часовой, становится возле подножки, приваливается к вагону. В тамбуре показывается царь. Он, как всегда, в военной полевой форме, в портупее, сверху на плечи накинута полковничья шинель, но погоны уже с мясом оторваны. На голове фуражка без кокарды. Из-под фуражки виднеются поседевшие виски. Николай вдыхает ночной воздух, вглядывается в темноту. Оттуда слышны приглушенные голоса, вспыхивают огоньки сигарет, кто-то шумно справляет нужду.

Николай интересуется у солдата:

– Какая станция?

Тот лениво сплевывает на сторону:

– Не положено отвечать, вашброть.

Царь, разминая затекшие ноги, неуклюже спускается на землю. Закуривает от спички, пряча ее от ветра. Предлагает портсигар конвоиру:

– Не желаете закурить?

Конвоир молча запускает пятерню в портсигар, берет горсть сигарет, прячет за пазуху, одну засовывает в рот. Наглея, смотрит в упор на царя:

– Нам огоньку бы…

Царь молча подает ему спички. Солдат раскуривает, прячет спички в карман. Царь:

– Спички верните, пожалуйста!

Солдат нехотя отдает спички:

– На!

Царь, хрустя гравием под ногами, идет вдоль вагона. Солдат кричит:

– Эй, вашброть, не ходи далеко, я ведь, если что, и пульнуть могу!

Царь поворачивает назад.

* * *

На другом конце станции спешивается конный отряд. Первым спрыгивает с лошади и бросает повод ординарцу человек в такой же офицерской шинели, как у Николая. Он высок, гораздо выше царя, плечи широко развернуты, в движениях чувствуются уверенность и сила, в голосе – привычка повелевать.

Он отдает какие-то команды своим людям, те уводят лошадей под уздцы. На нем такая же полевая форма, перетянутая портупеей, на боку наган в коричневой кожаной кобуре. Рука у него на перевязи после ранения, поэтому шинель с одной стороны просто накинута на плечо. На груди топорщится революционный красный бант. Заметна многодневная небритость на лице, но это еще не борода.

Человек идет вдоль вагонов, вглядываясь в узкие редкие полоски света, пробивающегося из-за штор. Похоже, он кого-то ищет. Вскоре они с царем сходятся в нескольких метрах друг от друга. Оба входят в кольцо света под раскачивающимся фонарем.

Тут в полной тишине нагрудные часы у красного командира громко играют мелодию «Боже, царя храни!».

– Какой странный бой у вашего брегета! – удивляется царь. – Вот уж не думал, что теперь это может кого-то забавлять.

– По специальному заказу делали в Лозанне к трехсотлетию Российского Императорского Дома, ваше императорское величество! – отчеканивает красный командир, прикладывая руку к фуражке.

Подходит с ружьем наизготовку конвоир от вагона:

– Эй, кто таков? Не положено!

Увидев красный бант на груди:

– Докýмент, докýмент есть?

Красный командир:

– Вольно, боец. Я командир отряда особого назначения. Следуем за поездом по приказу революционного командования Уральского реввоенсовета.

Показывает издали конвоиру какую-то красную книжку. Тот козыряет и отходит к вагонам, утратив интерес к случайным собеседникам.

Царь продолжает разговор с ночным незнакомцем:

– Офицер? Из бывших? Что-то мне ваше лицо знакомо. В каком полку служили?

– Полковник ее императорского величества подшефного уланского полка князь Ильницкий, ваше императорское величество!

– Оставьте фанфаронство, князь. Теперь я такой же отставной полковник, как и вы. Но что привело вас к красным? Ужели ваша ненависть к нам так велика?

– Полагаю, что в служении России и Отечеству буду более полезен в этом качестве… Ваше величество! – после небольшого замешательства решительно добавляет полковник.

– Убеждения, значит…

– Так точно! Убеждения, как честь и верность присяге, для русского офицера превыше всего, ваше императорское величество!

Царь начинает понимать происходящее, он снимает фуражку, вытирает лоб платком.

– Вы отважный человек. Вам известны наши тягостные обстоятельства?

– В меру моих полномочий, ваше величество.

– Как вы полагаете, они изменятся?

– Надеюсь, ваше величество. – Полковник продолжает украдкой следить за светом из окон.

– Оставьте, полковник. Я не нуждаюсь в утешениях. Вы знаете, куда нас везут?

– В Екатеринбург, вглубь, в самое сердце России.

– Понимаю. Оттуда не выбраться. Да и стреляют всегда в сердце. Так надежней.

– Ваше величество, ситуация неустойчива. Все меняется с каждым днем. Немцы оккупировали Украину, взяли в кольцо Петроград. Столица переехала в Москву. Чешский корпус в Сибири поднял мятеж, свыше 40 тысяч чехов движутся на восток. Большевики нервничают, в Советах разногласия, могут не удержать власть.

– То-то и оно. Вы военный и понимаете, что самая лучшая для них стратегия – запрятать Романовых в глуши, чтоб нас вообще не было.

– Ваше величество…

– Оставьте, оставьте. Я полковник российской армии, а не институтка. Об одном вас прошу, если это случится… Когда придет моя пора, позаботьтесь, сколько сможете, о моей семье.

– Разумеется, ваше величество, все, что смогу. Обещаю.

– Если вам понадобятся средства, документы… Может быть, вы последний порядочный человек, которого мне посылает судьба на этом пути, – Николай тяжело вздыхает и достает небольшой блокнот с карандашом, быстро пишет и передает записку Ильницкому. Тот читает при свете спички и тут же сжигает листок. Поднимает глаза на царя:

– Документы я сам могу обеспечить любые, для меня не проблема. А средства могут семье действительно понадобиться, все ведь не предусмотришь…

Огонек спички хорошо освещает лицо Ильницкого, склоненное над запиской, и царь, вдруг вспомнив его по давнему инциденту с княжной в Царском Селе, произносит с надеждой и оживлением в голосе:

– Теперь я вас действительно вспомнил! Вы, кажется, были увлечены княжной Анастасией, жуировали с ней?

Но тот снова возвращается к официальному тону: