Любовь среди рыб - Рене Фройнд Страница 9

— Это не оригинально! — громко проорал Фред в сторону озера и добавил: — Идиот! — имея в виду не озеро, а себя.

Есть же какой-то международный номер экстренного вызова, которым можно воспользоваться всюду? Но какой? Вдруг ему в голову пришла спасительная мысль. То, что надо! Надо позвонить Сюзанне, уж она-то подскажет ему номер. Надежда прожила совсем недолго, вскоре Фред понял свою логическую ошибку. Он бросился в хижину, там на одной кружке он видел наклейку горно-спасательной службы, сейчас он снова об этом вспомнил. Там указывалось все! «Спонсор спасательной службы, экстренный вызов 140».

Фред набрал 140. Ответ гласил: «Нет сети». Он все же попытался позвонить Сюзанне. Потом набирал 140. 133. 122. 144. Все аварийные номера, какие помнил с детства.

Нет сети.

Фред исторг крик, эхо которого впечатлило его самого. Он сразу же крикнул еще раз, исполненный непримиримой ярости на весь мир. Потом зашвырнул мобильник как можно дальше в озеро.

Альфред Фирнайс почувствовал себя немного лучше.

Он сел на мостки и отдышался. Солнце скрылось за горой по правую руку от него. Когда Фред повернул голову налево, он увидел, как голые скалы сияют в лучах заката. Горные вершины спят во тьме ночной, подумал он, однако птички в лесу не молчали вопреки утверждению Гете. Да и сам он даже не думал о том, чтоб молчать. На следующий день он как-нибудь пробьется к цивилизации. Сейчас для этого уже поздно. Он закурил последнюю сигарету и бросил пустую пачку в озеро. И тут же пожалел об этом, все-таки пачка была с целлофаном. Он где-то читал, что любой человек разложится скорее, чем пластик. А хуже всего силикон. Историки будущих цивилизаций когда-то будут удивлены тем, что найдут на раскопках после вымершего homo sapiens: осклизлые комья пластика.

Фред наблюдал за стаей мелких рыбешек, привлеченных его гонимой ветром сигаретной пачкой. Рыбки пытались обглодать странный предмет, но явно терпели поражение от прозрачного внешнего слоя упаковки.

Фред пошел в хижину и тщательно осмотрел печь. Хотя солнечный свет приятно согрел деревянные стены, однако ночь в ясную погоду грозила похолоданием. При внимательном изучении очень просто устроенной плиты Фред понял, что в своем утреннем смятении закрыл задвижку, предназначенную для тяги и выхода дыма. Он устранил ошибку, пошел за хижину, нащепал от полена щепы для растопки и принес полную корзину дров.

В этот вечер огонь разгорелся чудесно. Фред вслушивался в его потрескивание, поедая козий сыр, лепешки и оливки и запивая это все бутылкой вина.

После еды он сделал ужасное открытие.

Многоуважаемая издательница!

Пишу Вам на пожелтевшей бумаге из стопки, обнаруженной в Вашем бараке, сослать меня в который Вам было угодно по причинам, кои я исследовать не в состоянии. Не знаю, получите ли Вы когда-нибудь это письмо, ибо не ведаю, покину ли я это негостеприимное место живым. Сейчас Вы, вероятно, со свойственной Вам неподкупной логикой спросите, почему я вообще Вам пишу. Ответ прост: писать — это мой способ думать. Я не могу ясно изложить мысль, иначе как на бумаге. При этом хочу подчеркнуть: выбросьте из головы надежду на мои стихи. Все, что я здесь излагаю, это не рассказ, не стихи, это — разве что жалоба.

Проливные дожди размыли дорогу, ведущую к хижине. Мой мобильник покоится на дне озера, где, пожалуй, тоже нет связи. Непроходимая пропасть и расстояние в 16,4 километра отделяют меня от «цивилизации». Я вынужден, нет, обязан взять это слово в кавычки, поскольку трактир «У серны», кроме водопровода и электричества, не выказывает больше ни одного признака того стандарта, который мы в свободном западном мире условились обозначать собирательным понятием «цивилизация». Как бы то ни было, в трактире «У серны» мне повстречались и гуманоиды, которые были в состоянии коммуницировать со мной, хотя и на чуждо звучащем наречии. Гуманоиды, которые при необходимости даже предоставили бы мне телефон, с помощью которого я мог бы вызвать такси, чтобы снова уехать в Берлин. Не беспокойтесь, счет я прислал бы Вам. Как и счет за горно-спасательные работы по вызволению из опасности в горах моего «Мерседес-Бенц-200» с автоматикой 1976 года выпуска. Это транспортное средство находится в безупречном состоянии. Сегодня я его, кстати, помыл. Да, помыл. Вы, верно, подумаете, что это не вяжется с моим образом, это, возможно, вообще не вяжется с образом поэта — мыть машину. Могу с Вами только согласиться. То, что я сегодня несколько раз бегал с ведром от машины к озеру и обратно, чтобы смыть толстую корку грязи с безупречного во всем остальном корпуса, может быть, передаст Вам представление о масштабе моего отчаяния.

Когда это письмо попадет к Вам в руки, я с высокой вероятностью буду лежать, разбившись о скалу, разметав руки, устремив в бесконечность окаменевший взор. Кровь из моей головы высохнет и почернеет, приклеившись к камню. Возможно, дикие звери обглодают мой скелет. Никто не посмеет сказать, что мое существование было напрасным, нет, из моей руки, вернее, моей рукой смогла набить себе брюхо какая-нибудь куница. Не исключено, что мои икры понадобились лисице, чтобы накормить детенышей, и, ястреб его знает, если здесь водятся ястребы, найдут меня вообще когда-нибудь или нет. Я вполне сознательно пишу «меня», а не «мои останки» или что-то в этом роде, потому что я не вижу разницы между останками и собой. Души не существует, поэтому не существует и ничего, что могло бы продолжать жить, разве что в качестве лисьего помета или ястребиной кучки, но я боюсь, что уклонился далеко в сторону.

Что случится с моим трупом, мне безразлично. Вы можете спокойно оставить его догнивать там, где он будет лежать. На тот случай, если я по каким-то причинам выживу и, следовательно, буду подлежать спасению, я выдам Вам свой план: поскольку я не ориентируюсь в этой необжитой и даже прямо-таки враждебной местности и поскольку в бараке не завалялось никакой карты, кажется, единственный целесообразный маршрут для бегства ведет вдоль бывшей дороги, которую напрочь снесло ливневыми потоками. Аккурат этот путь проходит, конечно же, через жуткие отвесные стены и островерхие скалы, которые нависают над стометровыми обрывами. Поскольку я не отличаюсь ни устойчивостью, ни отсутствием головокружения, мой побег, возможно, не удастся. Тем не менее придется на него отважиться. Мне не остается выбора — после открытия, которое мне довелось сделать вчера.

Теперь Вы, может быть, отгадаете, какой ужас может таить в себе это открытие, не волк ли это, который крадется вокруг хижины. Или гигантский бурый медведь, который гонится за мной с широко раскрытой пастью. Или привидение. Ожившие мертвецы, может быть, зомби с бледными окаменелыми лицами, которые ночами поднимаются из озера и хотят разрубить меня топором или зарезать ножом. Но нет. Вы можете быть спокойны. Зомби были бы для меня предпочтительнее. Итак, вчера, поев козьего сыра с оливками, запив это парой стаканов вина, я прогулялся (настроенный почти радостно!) до моего «бенца», теперь сияющего своим первозданным блеском, чтобы взять из багажника блок сигарет, который я предусмотрительно (!) захватил с собой. И что же мне пришлось обнаружить: блока сигарет там не оказалось. Его не было ни на заднем сиденье, ни под сиденьями, ни под запасным колесом, ни под каким бы то ни было укрытием — нигде.