Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье - Дженни Нордберг Страница 9

Репутация в Афганистане – не просто символическое понятие; это ценность, которую трудно восстановить, если она однажды пошатнулась. Так же как кредитную историю, ее следует постоянно холить и лелеять, а в идеале и улучшать, что вынуждает и мужчин, и женщин придерживаться сложной паутины строгих общественных правил.

При выборе всякой детали своего наряда Азита учитывает основы культуры чести Афганистана, где чистота женщины во все времена была связана с репутацией ее семьи. Талибан больше не правит в Кабуле {19}, но дресс-код для женщин по-прежнему весьма консервативен. Кэрол ле Дюк поясняет специально для меня эту неофициальную, зато очень реальную карательную систему:

– Женщина, которая привлекает к себе неподобающее внимание, неизбежно считается шлюхой.

Для женщины то, что ее сочтут шлюхой из-за неподобающей одежды или увидев разговаривающей с мужчиной, не являющимся ее мужем, может иметь огромные последствия: о ней будут сплетничать соседи, для ее родителей это станет страшным ударом, позор падет на головы ее родственников и потенциально может очернить их репутацию и лишить положения в обществе. Для женщины-политика эта игра еще больше усложняется, поскольку политика по своей природе требует присутствия на публике.

В представлении консерваторов, афганка, если ей не обойтись без работы, должна быть, самое большее, учительницей в классе, состоящем исключительно из девочек. Любая иная профессия, где женщина взаимодействует с мужчинами или находится у них на виду, более проблематична, поскольку рискует запятнать репутацию ее семьи. Женщины, которые работают с иностранцами, имеющими иные обычаи, оказываются под еще большим подозрением. Сидя в национальной ассамблее, под жгучим взором общественного ока, Азита провоцирует реакции на самых разных уровнях.

Ее рабочая униформа, состоящая из черной, в иранском стиле, абаи «в пол» и тонкого черного головного платка, призвана излучать властность и достоинство. Она старается одеваться со вкусом и притом глубоко консервативно: ни один контур ее тела не должен обрисовываться при движении. У этого черного одеяния есть тонкая золотая кайма; о демонстрации любых иных красок не могло бы быть и речи.

В другой вселенной, в иной жизни избранным цветом Азиты был бы ярко-красный – но в Афганистане этот цвет невозможен. Цвет огня считается откровенно сексуальным, призванным цеплять взгляды мужчин. Он – для той, которая намерена бросаться в глаза, вызывать восхищение. Платье ярких расцветок было буквально запрещено Талибаном, но и теперь оно было бы немыслимым, потенциально даже опасным в условиях консервативной культуры Афганистана. Ни одна уважаемая жительница Кабула не носит красного за пределами собственного дома, и у Азиты нет никакой красной одежды.

Ей требуются считаные секунды, чтобы навести черной сурьмой жирные линии вокруг глаз и нанести на лицо бежевую пудру. Обычно в парламенте работают фотографы, и теперь она уже знает, что матовая кожа на фотографиях смотрится лучше. Выходя из дома, она надевает темные солнечные очки в золотой оправе. Подруга купила их для Азиты в Дубае.

Азита позволяет себе еще пару особых эффектов: два арабских кольца из розового золота и поддельную дизайнерскую сумочку. Золото – не столько украшение, сколько демонстрация «портативных наличных», символизирующая статус женщины как хорошей жены и матери. Мужчина, у которого есть добрая, уважаемая и плодовитая жена, почтит ее золотом, которое увидят все. Азита сама заплатила за свои кольца, но это никого не касается.

После того как она устраивается на заднем сиденье, ее машину вскоре засасывает водоворот густого кабульского утреннего пюре из колес и бамперов со вмятинами. Обычная 15-минутная поездка до национальной ассамблеи в Картэ-Сех (Третьем квартале) занимает по утрам как минимум час. Белые «тойоты короллы» терпеливо пробираются по рытвинам, то ныряя в них, то выныривая, отыскивая путь в лабиринтах дорожных препятствий и участков, где и вовсе нет никакой мостовой.

До весны, или начала «сезона боев», как ее здесь называют, – когда Талибан и «инсургенты» развяжут более агрессивную борьбу, – еще несколько месяцев. Холодная, промороженная земля еще не покрылась пылью, и красные гранаты из Кандагара по-прежнему с треском лопаются на придорожных лотках.

Шофер Азиты старается не слишком приближаться к афганскому полицейскому транспорту, зеленым пикапам «форд-рейнджер», битком набитым одетыми в синюю форму полицейскими, автоматы которых торчат из окон во все стороны. Афганские полицейские входят в число самых популярных мишеней {20}, подрывников-самоубийц и самодельных взрывных устройств. Полицейских, патрулирующих Кабул, убивают почти вдвое чаще, чем военных – к тем труднее подобраться близко. В глазах инсургентов и те и другие – предатели, работающие на правительство, поддерживаемое иностранцами.

Раннее утро – когда убежденность в мученичестве и перспектива ожидающих в раю девственниц {21} все еще свежи – любимое время для нападений террористов-смертников, поскольку плотное дорожное движение обещает им в награду высокую результативность, в смысле числа смертей.

Азита согласна с популярным в Афганистане аргументом: уж коли пришло твое время – значит, оно пришло. Когда это будет – решать Аллаху. Она не может каждое утро по дороге на работу размышлять о том, настал ли этот момент. Азите и ее шоферу и раньше случалось оказываться на расстоянии считаных секунд от взрыва.

Она ежедневно идет на риск, просто делая шаг за порог своего дома. Азита получает в среднем по два анонимных письма в неделю с требованием покинуть парламент (или каким-либо другим требованием) – а иначе быть готовой поплатиться жизнью. Они приходят и в офис, и на домашний адрес. Стремясь избежать этих угроз и неудобств, она регулярно покупает SIM-карты для своего мобильного телефона, чтобы поменять номер, но ей продолжают звонить. Ее преступления очевидны: она – женщина, которая смеет служить в парламенте, а также видный символ неоднозначного, поддерживаемого Западом правительства.