Лето, в котором тебя любят - Игорь Гуревич Страница 9

Алика ловим всем гуртом последнего и деру – подальше от места преступления.

– Е! Я банку с мочой забыл на крыше, – бьет себя по лбу Серый.

– Ага, менты сдадут ее на анализ – и нас вычислят, – заржали весело.

– А я бомбочку пустую забыл, – вспоминает Рыжый.

– Еще один нервный. Ну и что?

– Я ее из обложки старой тетради по русскому сделал. Тут мы тормознули с разбегу.

– Рыжий, ты совсем плохой? – поинтересовался Серый.

– Отстань от него, – сказал Кузнечик. – Может, обойдется. Давай покурим?

Мы разместились на детской площадке и достали «ТУ-154». Не сговариваясь, тему закрыли. Вообще-то, большими хулиганами мы не были. Но на пакостные приключения периодически тянуло.

Как-то в прошлом году весной, когда была мода на взрыв-пакеты, швырнули не туда – на высокую меховую шапку тетеньке. Хорошо, пакет за ветку зацепился. Но шапка сверху вмиг выгорела черной залысиной. Тетенька не заметила – машины кругом шумели, а взрывчики серные негромкие были – и мирно продолжила свой путь.

…Другой раз в кабину грузовика снежком влепили. Шофер расторопный оказался. Я тогда не при делах был, но смотрел и, как положено, смеялся над происходящим. Поплатился ухом: шофер воспитывал не щадя, всадил на прощание ногой в пятую точку и, спасибо, отпустил с Богом. Кореша наблюдали из подворотни и веселились по полной.

…Как-то решили перевыполнить план по металлосбору и укатили два пустых газовых баллона, выставленных у частных ворот на замену полными. Город был невелик, хозяин по наводке примчался в школу через час после присвоения нашему классу первого места.

Отделались «неудом» за поведение. Но ведь, что характерно: пока хозяин не нашелся, баллоны в металлолом приняли, и ни у кого вопросов не возникло.

4

В понедельник, на втором уроке, в класс вошла классная в сопровождении капитанши из детской комнаты милиции.

– Смаковецкий, встань!

Алик поднялся белый, как мел.

– Твоя работа? – и она подняла чуть не над головой лицевую обложку тетради по русскому языку со сгибами после бомбочки.

Алик сглотнул слюну. Я ущипнул его сзади, мол, молчи, еще не все потеряно.

– А шо там такое? – подал голос Иоська.

– Шмулевич, тебя не спрашивают. Смаковецкий, это обложка твоей тетради?

– Я отсюда не вижу, – выдавил из себя Алик.

– Я тебе помогу, – Захаровна повернула листок к себе и прочитала: – «Тетрадь по русскому языку ученика восьмого «Г» класса… Смаковецкого Альберта».

– Да, так меня зовут.

– Я тебя спрашиваю, ты знаешь, что из этого листочка была сделана «бомбочка», или как вы это там называете?

– Теперь знаю, – начал приходить в себя Алик.

– Хватит церемониться! Забирайте его, – вставила слово капитанша.

– Так это я бомбочки кидал, – вдруг вмешался Шмуля.

– Ты? А тетрадь Смаковецкого к тебе как попала?

– Так вы же сами сказали, чтобы мы все Шмулевичу помогали учиться. Вот Алик и дал ему тетрадь переписывать, – поспешил прояснить ситуацию Неволя.

– Все так, – подтвердил Иоська.

Захаровна замерла с открытым ртом.

– И ты, значит, набирал мочу и швырял этим в прохожих с крыши? – вступила в права капитанша.

– Шо?! – Шмуля аж поперхнулся. – Да я бы лучше тогда просто им на голову по…ал.

– Шмулевич! – взвизгнула притихшая было на время учительница русского и литературы, на чьем уроке разворачивался весь этот цирк.

– Ну, пописал, – исправился Иоська.

– Не морочь нам голову! На крыше банку с мочой нашли.

– Так и шо? Она моя шо ли? Проведите анализы.

– А гражданин… – начала было капитанша и осеклась. Шмуля заржал:

– Шо на кого-то попало? Так это вода, пусть не беспокоится.

– А…

– А если пахнет, так это он сам с перепугу…

– Шмулевич! – оборвала его русичка.

– Да молчу я.

Когда Иоська под общий гвалт уходил из класса вслед за капитаншей, демонстративно заложив руки за спину, Надежда Захаровна обронила ему в спину:

– Не ожидала от тебя, Шмулевич, такого детского сада. Шмуля остановился. Посмотрел на Алика, потом на Неволю и усмехнулся:

– А это у меня детство в ж…е сыгрануло.

После уроков Иоська поджидал нас возле школы.

– Тебя отпустили?

– А меня и не держали. По мне и так тюрьма плачет, шоб из-за такой мелочи вязать. Впаяли штраф предкам двадцатку. Так шо с вас по пятерке, засранцы. И ишо десятка сверху мне за хлопоты.

– Кто тебе сказал, что…

– Мне никто ничего не говорит. Я просто знаю. Время пошло. Через три дня – гроши. И вообще, хорош в детский сад играть. Учитесь, у вас это краше получается.

Что сказать? Справедливо. Так что наскребли. А с крыш бомбочки бросать перестали. Это оказалось действенней любого комсомольского собрания. Детский сад закончился, а взрослая зона не привлекала. У каждого была своя столбовая дорога. И спасибо Шмуле, на свою он нас не пустил.

Петр давно хотел приударить за Мариной основательно и бесповоротно. У них уже все было, но слегка: провожалки домой после работы, целовалки-обжималки в подъезде и кинотеатре на последнем ряду. Не было главного. Марина без обиняков заявила о своем целомудрии до свадьбы. Родители зазнобы не только не возражали против такого подхода к делу, но и всячески призывали блюсти девичью честь до официального – постеления? расстеления? или растления? – брачного ложа.

Они больше руководствовались житейской мудростью, традициями и будущей безопасностью семейных отношений повзрослевшей дочери, рассчитывая на длительность их хотя бы на девять месяцев, не менее.

– Чтобы козел, значит, не отвертелся! – и отец потрясал пудовым кулаком.

И если дочь, не дай Бог, опростоволосится до того, как… – то можно не сомневаться, что при помощи материнского совета все будет подано в самом надлежащем виде так, «чтобы козел не только не заподозрил чего-нибудь не то», но и – это главное для козла! – ощутил себя истинным зачинателем рода человеческого, духом божьим во плоти!

Петр, конечно, в те годы юности ни о чем таком сложном и не подозревал. Он беспрекословно верил Марине и безропотно страдал. Хотя бы по той простой причине, что к началу их полупентингового периода с Мариной имел некоторый завершенный сексуальный опыт и возбуждался от поцелуев и целенаправленных прикосновений вполне со знанием дела, которому конец, как говорится, венец…

И вот настал день и час, когда Петр убедил-таки Марину отправиться с ним в поход на моторке по реке на целых три дня с ночевками. При этом была произнесена клятва самурая – харакири, если он себе позволит!.. Это окончательно убедило Марину – позволит еще как!

Конец ознакомительного фрагмента