На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг Страница 9

Оказалось, что благодаря «Новому русскому слову» мое «дело» было известно Максу более-менее хорошо. Новые сообщения и подробности он схватывал просто на лету.

Следуя наказам своих более опытных товарищей о многочисленных стукачах в американских тюрьмах, я выдавал информацию весьма избирательно. Однако открытость собеседника вступала в явное противоречие с образом доносчика, и вскоре мы заговорили откровенно.

Неожиданно я вспомнил фильм и детскую оперу советских времен о чернокожем юнге Максимке. С того момента я называл своего добродетеля только этим именем.

Он не обижался и реагировал на мои шутки вполне адекватно.

По-русски Максимка в отличие от киногероя говорил достаточно грамотно и без акцента, присущего детям иммигрантов, которых привезли в Америку в нежном возрасте.

Его родители были врачами и имели практику неподалеку, в Северном Нью-Джерси. Сам он жил в Бостоне со своей герлфрендшей [20], пока не был арестован и посажен под домашний арест на «исправление» к маме с папой.

Сидел Максимка за попытку получить деньги от пославшего его «куда подальше» должника. Судья дал ему 36 месяцев [21].

Помимо официальной службы в автомагазине «Ниссан», мой новый товарищ держал небольшой подпольный тотализатор и принимал ставки на основные спортигры. Работа букмекера оказалась явно неблагодарной – один из его клиентов, проигравший около сорока тысяч, решил вместо расплаты сдать Максимку властям.

Повесив на шею фэбээровский микрофон, должник начал действовать по составленному агентами сценарию. Он в наглую отказался платить по векселям и вел себя, как боевой петушок.

Изюминкой любой подстроенной беседы является с трудом выжатый ответ на вопрос: «А что будет, если я не заплачу, не сделаю, не рассчитаюсь и т. п.»

Ничего не понимающий Максимка (с чего это вдруг давнишний клиент в одночасье стал таким непонятливым) что-то в сердцах ему сказал. Этого было достаточно, чтобы обвинить и позже засудить Максимку по «волчьей» статье: «Вымогательство с использованием угроз».

Что в сердцах может сказать русский человек, когда ему в наглую заявляют, что платить не будут? Обратиться в полицию или суд (особенно в случае с не совсем официальным бизнесом) ему придет в голову в самую последнюю очередь. Сначала он попытается решить вопрос самостоятельно.

Я бы сказал – «по-русски»…

На этом мой Максимка и попался.

В судебных бумагах стояла фраза «возможное насилие» – черная метка для каждого зэка. Из-за нее многие тюремные поблажки для него, меня и еще нескольких русских заключенных, были недоступны.

В глазах правосудия и общества мы принадлежали к грозной «рашен мафиа». Во всяком случае, под таким клеймом мы проходили в американской прессе.

…С того первого дня в Форте-Фикс мы с Максимом и подружились.

Настало первое тюремное утро. Меня разбудил вчерашний благодетель – полузаспанный и слегла опухший Максимка. Он был одет в серые замызганные шорты, на шее висело коротенькое полотенце, а в руках была небольшая сумка из дешевого кожзаменителя. Из нее торчали всяческие умывалки-расчески.

– Лева, давай, скорее вставай! К десяти часам надо убрать кровать, и все такое. Сегодня суббота, так что первая проверка будет ровно в десять. Учти, что в будние дни, хочет твое величество или нет, но вставать надо к восьми. И то, пока на работу не погонят. Тогда – хочешь не хочешь, но в шесть надо быть на ногах, – умничал Максим.

– А в чем здесь заключается проверка? – спросил я, пытаясь вспомнить, как проходили расчеты-пересчеты в моих прежних тюрьмах.

В своей первой тюрьме графства Эссаик я носил на запястье красную пластиковую полоску с фамилией, датой рождения и номером федерального заключенного. Пять раз в день приходил один из дуболомов и зачитывал список всех обитателей камеры. Когда наступала моя очередь, я подходил к зарешеченной стене и протягивал вперед руку. Охранник смотрел на мой потертый браслет и ставил в списке какую-то закорючку.

То же самое было и во время кормежки: рука – список – получи поднос.

Вторая тюрьма, расположенная там же, в Нью-Джерси, была более «демократичной». Несколько раз в день двести зэков загонялись на второй ярус нашего отсека. Стиль этой ответственной процедуры сильно отличался от предыдущего.

Проверяющий охранник стоял внизу, у самого начала единственной лестницы, и пальцем пересчитывал спускающуюся толпу. Фамилии не проверялись. Если цифры не сходились, то мы опять поднимались наверх и, как стадо, спускались вниз.

Процедура могла повторяться по несколько раз, поскольку часть зэков на нее все время опаздывала.

– Самое главное во время «каунта» [22], – наставлял меня мой новый друг, – находиться в своей камере, стоять у койки и быть полностью одетым. Если опоздаешь, тебя почему-то не будет или проспишь, автоматически получишь «штраф». Ну типа как за парковку в неправильном месте, только посерьезней. Эти гады здесь не шутят, а особенно если нарвешься на сволочного офицера.

– А что они могут сделать?

– Ну, наказаний у нас тут целая куча. Начиная от «экстра дьюти» [23] – уборки зоны, заканчивая «дыркой» [24] – штрафным изолятором. А вообще-то официально это херня называется «SHU» – «special housing unit», [25] – заумно продолжал Максимка. – К тому же могут лишить телефона, посещений, ларька, забрать десять процентов условно-досрочного освобождения, перевести в более строгую тюрьму или даже добавить срок. Да ты сам лучше почитай, тебе же твой ведущий должен был дать вчера книжку!

Ровно без трех десять я закончил свои мойдодырские процедуры и, как штык, встал у своей шконки. Кое-как заправив тонюсенькое одеяльце, я приготовился к процедуре проверки личного состава.

– Каунт, проверка! – в коридоре раздался оглушительный голос одного из вертухаев.

На этаже хлопнула тяжелая железная дверь. Зазвенели бубенцы ключей и привязанных к ним блестящих цепочек.

Мои соседи и я машинально развернули наши полусонные головы в сторону дверного проема.

В отличие от первых тюрем усиленного режима в Форте-Фикс камеры на замок не запирались. За исключением времени проверок, в коридор можно было выйти практически всегда. Ибо сортиры в жилых помещениях отсутствовали.