Нефартовый - Виктор Гусев Страница 9

Итак, мы собирались домой. 72 доллара в месяц, которые нам выдавали в течение почти полугода, были тогда приличной суммой. Джинсы по 11 долларов, пластинки по 3–4, кока-кола из автомата по 25 центов за баночку, кстати, тоже входившую тогда в число экзотических сувениров… А еще — в большом количестве книги и подаренные нам американцами толстенные словари. В итоге наши чемоданы набрали неприемлемый для «Аэрофлота» вес.

Ручная кладь, спасай, милая! Помню, один из нас, купивший юной жене искусственную шубу, вложил к ней в кофр еще несколько килограммов печатных изданий и небрежно (мол, так, мелочь в салон) перекинул его через мощное плечо. Уловка едва не закончилась серьезной травмой. Провожавший нас местный профессор решил помочь гостю и перехватил у него «шубу». Не ожидая, что предмет одежды может оказаться столь тяжелым, ученый под грузом родной литературы рухнул на пол прямо перед таможней.

Наши прозаические проблемы не очень волновали моего близкого друга. Ведь он был занят упаковкой литературы запрещенной. По одному листочку — в специально для этого купленные бутылочки с шампунем.

Маленькая книжечка с протоколом заседания Союза писателей СССР по делу Александра Солженицына была обработана по всем, какими я их себе представляю, законам контрабанды. Каждая страничка крамольного текста заворачивалась в маленький целлофановый пакетик и отправлялась в густую непрозрачную жидкость. В итоге таможня — уже советская — не усмотрела ничего странного в запредельной «чистоплотности» студента, везущего домой со стажировки пятифлаконовый запас жидкого мыла. Потом видел странички развешанными у друга в ванной — подсушиться. А шампунем вся его семья пользовалась еще полгода. Как раз до 200-летия независимости США.

Книга была сброшюрована обратно и надежно спрятана. Сегодня аналогичную можно приобрести в Интернете простым нажатием компьютерной мыши. Что ж, в такие моменты вспоминаю Бориса Гребенщикова: «Восемь суток на тракторе по снежной степи… Красота никогда не давалась легко…»

Чем-то похожая ситуация, но уже с книгами авторства самого Александра Исаевича возникла у меня в Африке. В разгар войны в социалистической Эфиопии можно было спокойно купить любое из запрещенных в СССР изданий. Этим парадоксом с удовольствием пользовались наши военные переводчики, к числу которых я относился в период с 1977 по 1979 год.

С тех пор произведения Солженицына, творчество которого я очень люблю, в основном существуют в моей голове на английском. Ведь из всего собрания сочинений я впоследствии перечитал на русском только «Раковый корпус». Ну и, естественно, три восхитительных рассказа, переводная версия которых меня не интересовала. Ведь они еще в 62–63-м годах были опубликованы у нас в «Новом мире». Везти антисоветские книги домой, в отличие от моего друга, я не рискнул. Поэтому в ночь перед отлетом на родину установил собственный рекорд скорочтения на иностранном языке, с восторгом одолев последнюю — «В круге первом».

Итиопия тыкдем!

(Эфиопия превыше всего!)

Кубинский генерал, печатая шаг по дорожке императорского парка Аддис-Абебы, вальяжно приближался к дворцу. Да, именно так: вальяжно печатая. Ведь мокасины, весьма неожиданные в сочетании со строгой формой, придавали его, бесспорно, военной походке этакую небрежность.

Страусы не разбегались. Это месяца через два, когда Арнальдо Очоа разместит здесь под каждым кустом своих автоматчиков для защиты эфиопского руководства от отрядов оппозиции, забавные птицы начнут хрестоматийно прятать головы в песок. Пока же наша процессия не вызывала у них никакого страха. В нее, помимо самого Очоа, входили два его охранника из регулярной кубинской армии, советский генерал-лейтенант Чаплыгин и я, свеженький выпускник иняза, приставленный к грозному Петру Васильевичу в качестве переводчика английского языка.

Впрочем, два военных советника спокойно общались между собой и без моей помощи: кубинец был выпускником нашей Академии имени Фрунзе. А вот разговор с эфиопским президентом, точнее, председателем Временного военно-административного совета Менгисту Хайле Мариамом, на встречу с которым мы и направлялись, предстоял в основном на языке Шекспира. Ведь все более или менее высокие чины местной армии прошли обучение в западных военных академиях. И никто из них не настаивал на том, чтобы прибывшие на помощь в войне с соседним Сомали русские и кубинцы осваивали амхарский.

Правда, сам подполковник Менгисту получить образование на Западе не успел. Пришел он к власти еще сержантом, попросту расстреляв во время совещания правительства тогдашнего руководителя страны Тефери Банти. По сигналу будущего главы демократического африканского государства в зал императорского дворца вошла дюжина автоматчиков и сделала свое дело.

Стремительно продвинуться по лестнице воинских званий в такой политической ситуации было гораздо легче, чем освоить формы глаголов и правила употребления артиклей, поэтому местный переводчик с английского на амхарский на встречах все же присутствовал. Но исключительно для подстраховки.

Добавлю, что Менгисту занял дворец, не нарушив последовательности в развитии событий. Ведь его предшественники в свое время расправились с самим императором. Этакая жизненная эстафета. Вполне логичная, хотя, согласитесь, весьма досадная для участника каждого предыдущего этапа.

Короче, жил да был один король, но речь сейчас не о нем, а о человеке в неуставных мокасинах, которые вдруг, совершенно неожиданно для нас с Петром Васильевичем, совершили поворот в сторону элегантно окаймлявших дорожку клеток со львами. Подойдя к одной из них, Очоа бросил на окружающих задорный взгляд и просунул руку сквозь решетку…

Бесстрашного дивизионного генерала расстреляют десять лет спустя. Не посмотрев на то, что он в исторический для Острова свободы час бок о бок с Фиделем Кастро и его соратниками бился против войск диктатора Батисты на легендарном Плайя-Хирон, что был Героем Кубы и членом руководства ее Компартии, что по приказу родной страны воевал не только в Эфиопии, но и в Анголе, а также обучал повстанцев в Конго и пытался поднять восстание в Венесуэле.

Внешне похожий на нашего знаменитого скрипача и дирижера Владимира Спивакова, статный и мужественный полководец имел не только заслуги, но и вид народного героя. Злые языки говорили, что именно это и не понравилось Фиделю.

Столь примитивное толкование судьбы генерала я стараюсь не принимать хотя бы из привитого в пионерском детстве уважения к лидеру кубинской революции. К тому же его именем сейчас названа бывшая Песчаная площадь в Москве, где я прописан.

И все же официальная версия меня тоже настораживает. Согласно приговору суда, состоявшегося в Гаване, Очоа был осужден за торговлю наркотиками, растрату и организацию коррупционных схем. Люди, изучавшие эту историю гораздо глубже, чем я, считают действительной причиной попытку военного заговора с целью начать на Кубе что-то вроде нашей «перестройки».