Рыбаки - Чигози Обиома Страница 9

— Идем за нашими крюками, лесками и грузилами.

Кто-то умудрился произнести «грузивилами» вместо «грузилами», и отец заставил нас несколько раз отдельно повторить это слово, а после продолжил. Правда, перед этим посетовал, что мы слишком много общаемся на йоруба вместо английского, языка «западного образования», потому и не знаем простейших слов.

— Мы неудержимые, — продолжил он, и мы повторили.

— Мы грозные.

— Мы гиганты.

— Мы победим.

— Молодцы, мальчики, — похвалил отец, когда на комнату, точно осадок на дно, опустилась тишина. — Новоиспеченные рыбаки обнимут меня?

Опустошенные и огорошенные переменой — как по волшебству нечто глубоко омерзительное превратилось в престижное, мы встали и по очереди обняли отца, утыкаясь в его грудь между лацканами пиджака. Каждого отец несколько секунд похлопывал по голове и целовал в макушку. Потом он достал из портфеля пачку новеньких двадцатинайровых купюр, скрепленных бумажной лентой с печатью Центрального банка Нигерии, и выдал нам деньги на карманные расходы: Икенне и Бодже по четыре купюры, мне и Обембе — по две. Еще по одной купюре он оставил для Дэвида, спящего тут же, и Нкем.

— Не забывайте наш разговор.

Мы кивнули, и отец уже хотел уйти, но, словно вспомнив о чем-то, опять повернулся к нам. Подошел к Икенне. Опустил руки ему на плечи и сказал:

— Ике, знаешь, почему тебе досталось больше всех?

Икенна, по-прежнему неотрывно глядя в пол, словно в экран кинотеатра, пробормотал:

— Да.

— И почему же?

— Потому что я первенец, старший.

— Молодец, не забывай об этом. Отныне, прежде чем сделать что-нибудь, оглядывайся на братьев — они следуют твоему примеру. К своей чести, вы сплочены, и потому, Икенна, не уводи братьев с истинного пути.

— Да, папа, — ответил Икенна.

— Будь для них хорошим лидером.

— Да, папа.

— Подавай им хороший пример.

Помедлив в нерешительности, Икенна все же пробормотал:

— Да, папа.

— Всегда помни: если кокос упадет в сливной бачок, орех потом придется хорошенько отмыть, прежде чем есть. Этим я хочу сказать, что если вы поступаете неверно, вас надо учить.

Родителям часто приходилось пояснять подобные выражения, содержащие скрытый смысл, потому что мы могли понять их буквально. Так уж родители выучились говорить; так был устроен наш язык, игбо. Вместо обычного: «Будь осторожен» — в языке есть простые слова предупреждения — мать с отцом предпочитали говорить: «Jiri ire gi guo eze onu — пересчитай зубы языком». Отец однажды сказал так Обембе, когда бранил его за проступок, а потом расхохотался, увидев, как Обембе и впрямь приступил к подсчету зубов: ворочает языком во рту — щеки сморщены и аж слюна потекла. Поэтому же родители чаще всего ругали нас на английском, ведь когда они злились, им было не до объяснений. Впрочем, даже говоря по-английски, отец часто забывался и употреблял как непонятные слова, так и фразеологизмы. Икенна рассказывал, что еще до моего рождения отец как-то совершенно серьезным тоном посоветовал ему «остыть немного», и он полез в холодильник.

— Понял вас, сэр, — произнес Икенна.

— И я постарался тебя научить, — сказал отец.

Икенна кивнул, и отец — невиданное дело! — взял с него слово. Икенна и сам удивился, ведь отец просто требовал от нас исполнять наставления, не спрашивая ни нашего мнения, ни согласия. Когда Икенна ответил: «Даю слово», он развернулся и вышел. Мы последовали за ним и стали смотреть, как он садится в машину и уезжает по пыльной дороге, и нам опять сделалось грустно.

Икенна был питоном.

Дикой змеей, которая стала чудовищным гадом, живущим на деревьях, на равнинах выше других змей. Икенна обернулся питоном после той порки. Она его изменила. Икенна превратился в неуравновешенного и вспыльчивого человека, который постоянно вынашивал какие-то планы. Правда, превращение началось задолго до порки и медленно шло глубоко внутри Икенны; наказание лишь заставило его проявиться. Превращение толкало Икенну на поступки, каких мы от него не ожидали. Началось с мести взрослому человеку.

Прошел примерно через час после того, как отец тем утром уехал в Йолу. Икенна дождался, когда мать вместе с младшими детьми уйдет в церковь, и собрал нас у себя в комнате. Объявил, что мы должны наказать Ийя Ийябо — за донос. В церковь мы не пошли, сказавшись больными после порки, и вот сидели на кровати и слушали старшего брата.

— Я своего добьюсь, и вы должны помочь, потому что это все из-за вас, — говорил Икенна. — Если бы вы меня слушали, торговка не наябедничала бы и отец бы меня так сильно не выпорол. Вот, полюбуйтесь…

Она развернулся к нам спиной и спустил шорты. Обембе зажмурился, а я смотрел: пухлые ягодицы Икенны были испещрены красными полосами, похожими на те, что покрывали спину Иисуса из Назарета. Какие-то были длиннее, какие-то короче; какие-то пересекались, образуя алые кресты, тогда как некоторые, одиночные, напоминали линии злой участи на ладони.

— Все из-за вас и этой дуры. Так что давайте думайте, как ее наказать. — Икенна щелкнул пальцами. — Надо все сделать сегодня же, тогда она поймет: нельзя с нами связываться и ждать, что останешься безнаказанным.

Пока он говорил, за окном закричала коза: м-ме-е-е-е-е-е!

Боджа разозлился.

— Опять эта дурная коза! Ох уж она мне!.. — закричал брат, вскочив на ноги.

— А ну сядь! — заорал Икенна. — Забудь о козе и думай, как быть с этой женщиной. Надо успеть до возвращения матери.

— Ладно, — ответил Боджа и сел. — Ты знаешь, что у Ийя Ийябо полно кур? — Некоторое время Боджа сидел, глядя в окно; с улицы все еще доносилось меканье козы, и хотя Боджа явно думал о животном, вслух он произнес: — Да-да, у нее целое стадо.

— Почти одни петухи, — вставил я. Пусть Боджа знает, что кукарекают вовсе не куры.

Удостоив меня насмешливого взгляда, брат со вздохом произнес:

— Да, но разве так важно, самки это или самцы? Сколько раз тебе говорить: не лезь с этой глупой любовью к зверюшкам в важный…

Икенна осадил его:

— Ох, Боджа, сперва сам научись отличать важное от второстепенного. Сейчас важно — придумать план, а ты тратишь время на пустой гнев из-за тупой козы и упрекаешь Бена в том, что он напомнил о такой ерунде, как разница между петухом и курицей.

— Ладно, предлагаю украсть одну птицу, убить и зажарить.

— That is fatal! — воскликнул Икенна, сделав такую мину, будто его сейчас вырвет. — Нет, жрать ее кур — так не пойдет. И потом, как мы птицу зажарим? Мама обязательно учует запах. Она заподозрит, что мы украли курицу, а нам всыплют еще больше плетей. Оно нам надо?