Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции - Виктория Хислоп Страница 9

Григорис Малавас умер, когда ей было два года, и она его не помнила. Это имя редко упоминалось, пока она росла. Никаких фотографий, никаких свидетельств о его существовании не сохранилось. Была только она. Она одна после него и осталась. Год назад умерла мать, и когда Атанасия убирала ее квартиру, она обратила внимание, что в шкафу нет ни одной траурной вещи, а среди бумаг — ни одного документа: ни свидетельства о браке, ни свадебной фотографии, ни письма, в котором два их имени стояли бы рядом.

У Атанасии не сохранилось воспоминаний о деревне. Ее мать уехала оттуда после сороковин по отцу, и вопроса о возвращении никогда не возникало. Даже для того, чтобы отметить первую, или третью, или какую-нибудь иную годовщину смерти Григориса Малаваса. «Его брат сделал все, что нужно», — без излишних комментариев сказала мать Атанасии много лет спустя. Так она узнала, что у нее есть дядя. Хотя жив он или нет, не было известно.

А теперь, когда ей исполнилось двадцать восемь, этой независимой женщиной овладело любопытство. Ее мучили вопросы, на которые она не получила ответов (точнее, вопросы, которые она так и не задала), и она решила наведаться в Аркадию — узнать, правда ли все то, что пишут и говорят об этом месте. Убедиться, действительно ли оно самое красивое на земле. Она ехала по петляющей дороге, забираясь все выше в горы, и вот ей показалось, что деревня уже неподалеку. Атанасия остановилась, чтобы восхититься видом селения внизу, полюбоваться на гору Парнон. Сделала глубокий вдох, и чистота, прохлада и свежесть воздуха чуть не обожгли ее легкие.

Этот ландшафт вдохновлял многих художников, но ни один из них не сумел передать очарование той картины, что простиралась вокруг.

Атанасия десять или пятнадцать минут стояла, упиваясь этой красотой. Тут росли сосны, платаны, вдалеке высились кедры. В этом месте словно сосредоточилась вся сила жизни, взрывная мощь природы являла себя во всей красе. Деревья были покрыты густой листвой, зеленой, желтой, золотой; ветки гнулись под тяжестью орехов, ягод и веселых птиц, прилетевших полакомиться ими.

Атанасия подняла взгляд и увидела водопад, который обрушивался в реку со стометровой скалы. Шум мощного потока — вот единственный звук, который она здесь слышала. У нее под ногами росли крохотные поздние цветы, похожие на изящные звездочки, и она стала ступать осторожнее.

Время шло. День только начал клониться к вечеру, но солнце уже коснулось гор, и Атанасия с неохотой села в машину. Однако через несколько поворотов пришлось резко нажать на тормоз: дорогу перекрыло козье стадо с добрую сотню голов. Впереди шагал человек, который шикал и кричал на своевольную козочку, решившую прогуляться и взбиравшуюся по скале. За пастухом следовала крепкая женщина — и плечи у нее были пошире, чем у него. Она повернулась, и Атанасия почувствовала всю силу ее недовольного взгляда. «Ничего — подождешь!» — было написано на суровом лице горянки.

В правой руке у нее была длинная палка, которой она направляла животных, а в левой она держала за задние ноги какое-то маленькое существо, похожее на зайца. Атанасия опустила стекло и увидела, что существо слабо сопротивляется. Она поняла, что это не заяц, а козленок, на его шкурке все еще оставался матовый послед, кровь сочилась из лона матери, которая цокала копытами впереди, уже забыв о своем чаде. Природа не знает сентиментальности.

Атанасия дождалась, когда отставшая от стада коза, пошатываясь на нетвердых ногах, догнала остальных, и поехала дальше.

Через несколько километров она увидела деревню; над крышами беленых домиков, прилепившихся к склону, поднимался дымок. Каменные стены сияли в солнечных лучах, и она представила себе мерцание горячих язычков пламени в очаге.

Она оставила машину под развесистым платаном на площади, где главенствовала громадная церковь с величественной колокольней, возвышавшейся над деревенскими постройками. Атанасия, в силу привычки, пошла к храму. Не помолиться, а поставить свечку за упокой души матери. Обнаружив, что дверь заперта, молодая женщина направилась через площадь к кафе — их было несколько, и перед каждым стояло чуть ли не по сотне стульев. Какое странное безлюдье, подумалось ей. Почему ожидалось столько народу, но никто не пришел?

Огромное пространство площади, высоченная колокольня — и никого вокруг… В этом было такое несоответствие, что от прохладного воздуха, который всего час назад живительной волной вливался в легкие, у нее мурашки бежали по коже.

Несмотря на огромное количество стульев перед каждым кафе, табличка «Открыто» висела на двери лишь одного заведения.

Она вошла, но двое мужчин, игравших в тавли [9], не обратили на нее внимания. Ни один из них даже глаз не поднял. В зальчике было тепло от металлической печки. Наконец Атанасия услышала щелчок последней кости по доске, хлопок крышки и мужской голос:

— Ти телейс? Что вам угодно?

Мысли ее смешались. Она смотрела на каштаны, которые жарились на огне, они разогревались и трескались.

— Кофе, будьте добры, — с сахаром, глико.

Он молча приготовил кофе с сахаром. Второй посетитель вышел.

Атанасия в ожидании оглядывалась. Всюду, казалось, лежал слой пыли. Шкафчики и полки были битком набиты всякой всячиной. Она увидела радиолу пятидесятых годов, камеру, два охотничьих ножа, потрепанные журналы, кофейник со щербинкой, кувшин с драхмами, бывшими в ходу до появления евро, и черно-белую фотографию троих мужчин, стоявшую в рамке. Там был даже старый, заржавевший револьвер, висевший на крючке. Каждый из этих предметов когда-то имел цену и значение, а теперь казался никчемным хламом. Она поймала себя на мысли: захаживал ли ее отец в это кафе и смотрел ли на эту коллекцию, нынче ставшую рухлядью.

— Что привело вас сюда?

— В Аркадию? — спросила она.

Едва начавшийся разговор прервало появление близнецов лет пяти в сопровождении отца. Мужчина и рта не успел раскрыть, как хозяин налил ему в стакан прозрачную жидкость. Тот залпом осушил его, стукнул им о стойку бара, и хозяин тут же налил посетителю новую порцию. Бутылку оставили на стойке. Тем временем мальчики, одетые в одинаковые зеленые тренировочные костюмчики из нейлона, принялись дразнить канарейку в клетке, которая стояла в углу. Один из них водил вверх-вниз по проволоке клетки ключом от отцовской машины, ему нравились и скрежет, и страх крохотной птички. Другой перескакивал с ноги на ногу, при каждом прыжке подталкивая столик под клеткой, который раскачивался из стороны в сторону. Отец не обращал на детей внимания. Сыновья нашли себе занятие, и он мог насладиться выпивкой.

Широкоплечий бородатый хозяин поставил перед Атанасией чашку. На десять процентов она была наполнена жидкостью, а на девяносто — гущей: таков кофе по-гречески. К нему был подан стакан холодной воды, и Атанасия выпила его.