Собиратели ракушек - Розамунда Пилчер Страница 9

— Очень жаль, не могу. Ко мне приезжает сестра из загорода, я обедаю с ней. На самом деле меня уже не должно тут быть, я опаздываю.

— Какая жалость! А как насчет ужина?

Звук его голоса помог припомнить ускользнувшие из памяти подробности. Голубые глаза. Приятное, волевое, типично американское лицо. Темный костюм, современная рубашка, воротничок с пуговичками на уголках.

— Неплохая мысль.

— Отлично. Куда бы вы хотели пойти?

Оливия мгновение поколебалась, затем приняла решение.

— А не хотите, в порядке исключения, один раз поужинать не в ресторане, а в домашней обстановке?

— Как это понимать?

— Приезжайте ко мне, и я возьму на себя труд угостить вас ужином.

— Вот это здорово! — Тон у него был удивленный, но обрадованный. — Однако не слишком ли это хлопотно для вас?

— Никаких хлопот, — улыбнулась Оливия. — Приезжайте часов в восемь.

Она продиктовала адрес, рассказала, как доехать, на случай если попадется тупоумный таксист, и, простившись, повесила трубку.

Хэнк Спотсвуд. Как мило, с улыбкой подумала она. Но тут же, взглянув на часы, выбросила его из головы, встала из-за стола, схватила пальто, шляпу, сумочку и перчатки и выбежала из редакции, торопясь на свидание с сестрой.

Они договорились встретиться в ресторане «Кетнерс» в Сохо, и Оливия заказала там столик. Она всегда приезжала туда на деловые обеды и не видела причин искать другое место, хотя Нэнси, конечно, было бы уютнее у «Харви Николса» или еще где-нибудь, куда приезжают дать передышку натруженным ногам домохозяйки с покупками.

В результате это был «Кетнерс». Оливия опоздала, и Нэнси уже ждала ее — расплывшаяся еще больше прежнего, в своем сиреневом вязаном костюме, на голове — шапочка из желтого меха, сливающаяся с тусклыми белокурыми кудрями, словно двухэтажная шевелюра. Она сидела за низким столиком, одинокая женщина в море дельцов-мужчин, с сумкой на коленях, перед высоким стаканом джина с тоником, и была здесь так не к месту, так нелепа, что Оливия испытала укол совести и извинилась неожиданно искренне и горячо:

— Нэнси, прости ради бога, меня задержали, так неудачно! Ты давно ждешь?

Они не поцеловались. Между ними это было не принято.

— Ничего.

— Ты пока, я вижу, подкрепилась… Еще стаканчик не хочешь? Я заказала столик на без четверти час, не упустить бы.

— Добрый день, мисс Килинг.

— Хэлло, Джерард. Нет, спасибо, пить мы не будем, у нас туговато со временем.

— У вас заказан столик?

— Да. На без четверти час. К сожалению, я немного опоздала.

— Это не важно. Прошу сюда.

Он пошел вперед, но Оливия подождала, пока Нэнси выберется из кресла, прихватит сумку и журнал, одернет свитер на обширном заду, и только потом двинулась вслед за ним в зал. Там было тепло и тесно, в воздухе стоял гул мужских голосов. Сестер проводили к столику в дальнем углу, где обычно обедала Оливия, и после неизбежных подобострастных церемоний наконец усадили на полукруглую банкетку, задвинули столиком и подали пухлые папки меню.

— Стаканчик хереса, пока вы выбираете?

— Мне, пожалуйста, перье, Джерард… А моей сестре… — Она повернулась к Нэнси. — Хочешь какого-нибудь вина?

— Да, с удовольствием.

Оливия, не заглядывая в карту вин, заказала полбутылки фирменного белого.

— Так, теперь, что ты будешь есть?

Нэнси не знала, что выбрать. В меню было перечислено столько всего, причем исключительно по-французски. Она могла бы сидеть, раздумывая до вечера, — Оливия это хорошо знала, поэтому выдвинула несколько предложений, и в конце концов Нэнси согласилась на консоме и телячий эскалоп с грибами. Себе Оливия заказала омлет и зеленый салат. Когда все было улажено и официант удалился, она начала с вопроса:

— Как ты доехала? Благополучно?

— Да, вполне. Собиралась, конечно, впопыхах: детей надо было в школу отвезти. Но я успела на поезд в девять пятнадцать.

— Как они?

Оливия постаралась придать своему тону заинтересованность, но Нэнси знала, что это неискренне, и не стала углубляться в подробности:

— Нормально.

— А Джордж?

— По-моему, хорошо.

— А собаки? — не отступалась Оливия.

— Здоровы, — ответила было Нэнси, но потом вспомнила: — Одну сегодня утром вырвало.

Оливия скривилась.

— Не рассказывай, пожалуйста. Дай поесть.

Принесли напитки, перье для Оливии и белое вино для Нэнси. Расторопный официант откупорил бутылку, налил в бокал немного и замер в выжидательной позе. Нэнси спохватилась, что полагается попробовать, пригубила и с понимающим видом, поджав губы, произнесла: «Превосходно», после чего бутылка была поставлена на середину стола и официант с каменным лицом удалился.

Оливия налила себе перье.

— Ты никогда не пьешь вино? — спросила Нэнси.

— За деловым обедом — никогда.

Нэнси кокетливо вздернула брови:

— Разве у нас деловой обед?

— А разве нет? Мы ведь собираемся говорить о делах. В связи с мамочкой. — Это детское слово, как всегда, вызвало у Нэнси раздражение. Трое детей Пенелопы называли мать каждый по-своему. Ноэль говорил ей «ма». Сама Нэнси уже много лет звала ее «маман», находя, что эта форма обращения лучше всего соответствует их возрасту и ее, Нэнси, статусу замужней дамы. Одна Оливия — самая современная и житейски закаленная — упорно говорила «мамочка». Нэнси даже удивлялась: неужели сестра не понимает, как это смешно звучит в ее устах? — И давай приступим, а то у меня мало времени.

Это холодное замечание оказалось последней каплей. А Нэнси-то примчалась к ней в город из Глостершира, успев подтереть за собакой, и порезать в спешке палец о консервную банку, и отвезти детей в школу, и чуть ли не на ходу впрыгнуть в поезд! Ее захлестнула обида.

Подумаешь, у нее мало времени!

Ну почему Оливия такая резкая, бессердечная, бесчувственная?! Неужели нельзя посидеть рядышком и поговорить по душам, как полагается сестрам, не строя из себя вечно занятую деловую даму, как будто жизнь Нэнси, у которой свои незыблемые приоритеты: дом, муж, дети, — совсем уж ничего не значит?

Когда они были маленькие, хорошенькой считалась Нэнси: золотоволосая, голубоглазая, обаятельная и (спасибо бабушке Килинг) нарядная. Именно Нэнси привлекала всеобщее внимание, вызывала восхищение, покоряла мальчиков. А Оливия была умная и честолюбивая — ее занимали книги, экзамены, отметки, — но внешне неинтересная, напомнила себе Нэнси, совершенно неинтересная.

Нескладная, высокая, худая, плоскогрудая, в очках и демонстративно, вызывающе равнодушная к мужскому полу, Оливия всегда надменно умолкала, когда в доме появлялся кто-нибудь из сестриных поклонников, а то и вовсе уходила к себе — книжку почитать.