История волков - Эмили Фридлунд Страница 9

Она сказала сыну:

– Сначала направо, потом налево. И – вперед!

На суде меня все спрашивали: когда я поняла, что с мальчиком что-то не то. И правильным ответом, наверное, было бы: сразу же! Но это ощущение улетучилось, когда я получше его узнала. Как Пол начинал задыхаться, когда долго говорил, и как ему надо было сесть отдохнуть, когда он перевозбуждался, – эти странности в его поведении постепенно начали мне казаться просто его особенностями. Пол был шебутным, обидчивым, а иногда его охватывало какое-то маниакальное возбуждение. Я постепенно привыкла к его перепадам настроения. Хотя внешне он многим казался старше своих лет, весной, когда я с ним познакомилась, ему исполнилось четыре. У него были набрякшие веки и крупные красные руки. Он строил типичные для ребенка четырех лет планы на жизнь: слетать на Марс, заиметь ботинки со шнурками. На веранде-палубе он сооружал город из камешков и пучков травы. Почти любую одежду, которую он носил, украшало изображение поезда: паровозик Томас [12], или старинные вагоны-скотовозки, или просто паровозы. Но он ни разу в жизни не видел настоящий поезд. Всю весну он ездил привязанный ремнями к пластиковому велосипедному сиденью позади матери – в продуктовую лавку или на почту. И повсюду таскал с собой эту старую кожаную перчатку, у которой кончики пальцев были стерты почти насквозь и стали фиолетовыми, а ладони сгнили и позеленели от сырости.

Перейдя дорогу, он сразу отдал мне перчатку, а сам сжал пальцы в кулачки и прижал их к промежности. Он заставил меня нагнуться и шепнул на ухо:

– Я хочу в туалет!

Я помню, как подумала тогда: «Этого мне только не хватало!» Яркое солнце, недавно еще висевшее над дорогой, укатилось за деревья и теперь освещало другую часть леса. Ну и что с ним делать? Я поглядела на его мать: она вытерла ладони о свитер, поставила велосипед на колеса и позвала сына. Потом, держа велосипед за руль, покатила его через дорогу к нам. У нее на запястье болтался мальчиковый шлем на ремешке, а велик издавал металлический стук.

– По-моему, он хочет… – начала я. Но это было и так ясно. Мальчуган обеими руками сжимал промежность. И мне не было необходимости повторять сказанное им, громко озвучивать его желание. Но она уже подхватила его на руки, уместила на пластиковом сиденье и пристегнула ремнем безопасности.

У него был такой вид, что он вот-вот расплачется, и мама поцеловала его в лоб, смахнув челку с глаз.

– Велик так и не удалось починить, малыш, но я буду толкать его и тебя руками, а мы будем топать и петь. Как тебе такое предложение? – Она бросила взгляд на кожаную перчатку в моей руке, и я отдала перчатку, которую она вложила ему в ладошки. – Ну вот. И что мы будем петь, солнышко?

– Добрый король Вацлав [13], – проговорил он, надув губы.

– Ты не хочешь с нами, Линда? Пошли, проводи нас до дому! – Она улыбнулась, и я отметила про себя, как быстро она меняла маски: то заботливая мамочка, то взрослая женщина, предлагающая вступить с ней в тайный сговор. Уж не знаю почему, но меня порадовала перспектива второго варианта. И я, к своему удивлению, кивнула в знак согласия.

Когда мы пришли к их коттеджу, дверь оказалась не заперта. Пол дернул за ручку. Войдя в дом, мать и сын потопали ногами на половике.

– Фи-фай-фо-фам! – прорычал мальчик.

– Чую кровь англичанина! – отозвалась Патра. Потом оба плюхнулись на пол – мальчик оказался в объятиях у матери. Она сняла с него ботинки, а сама начала притворно кусать его за шею.

«Вот дают!» – подумала я, глядя на их ритуал. Оба кота лениво наблюдали за ними с подоконников. Я сошла с половика и направилась в комнату – так входишь в теплую воду: вентиль отопления у них был на максимуме. И я сразу ощутила на себе все свои одежки, всю эту ношу, которую я таскала целый день, а потом ощутила каждую одежку по отдельности, от верхней до нательной: отцовскую охотничью куртку, свитер, фланелевую рубашку, футболку, отсутствующий лифчик, пот на коже. Пот струился из левой подмышки. Я поежилась.

– Ну, входи! – пригласила Патра. Она осталась в одних носках, а Пол, уже без ботинок, помчался писать.

Их коттедж состоял из одной большой комнаты, которую я видела в окно по вечерам. Кухонный отсек со всякими блестящими прибамбасами располагался у внутреннего простенка. Озеро, поблескивающее мириадами крошечных рыболовных крючков, виднелось в дальних окнах. Вся мебель у них была новая, я сразу заметила, вся в бордовых и кремовых, коричневых и желтых тонах. В углу стояли обитые вельветом кушетки, а в самом центре – стол коньячного цвета, пахнущий свежей древесиной, точно недавно разрубленные сосновые поленья. Из глубины темного коридора донесся шум спускаемой воды. По коридору в комнату вбежал вприпрыжку мальчик, в одних носках, он перескакивал с одного овального коврика на другой, и эта сложная забава требовала от него полной концентрации внимания.

Он подбежал ко мне и потребовал:

– Снимай ботинки!

Ботинки, свалявшиеся шерстяные носки, а под ними желтые грязные пальцы. Я покачала головой.

– Ну, тогда снимай куртку!

Но я осталась в куртке. Большая комната купалась в солнечном свете – смахивающем на мочу, бледном, но при этом знойном. На секунду я забеспокоилась, что мама может заметить меня здесь, глядя через озеро к ним в окна. Потом вспомнила, какими непроницаемо черными были эти гигантские стеклянные треугольники в дневное время. Ничего бы она не разглядела.

– Снимай ботинки, – повторил он.

– Не будь деспотом, Пол! – сделала ему замечание мама.

– Депсотом! – механически повторил он.

– Это как патриарх – только еще хуже! Всем указывает, что делать. Хотя никто его не выбирал и не наделял такой властью! – Патра стояла у кухонной стойки и наполняла водой чайник. Я вспомнила, что много раз видела эту сцену, наблюдая за ней из хижины. Потом на столе появятся чистые кружки, тарелки, и она начнет нарезать нам еду.

– Давай приготовим что-нибудь вкусненькое, – предложила она. – Иди помогать, Линда!

Пол вцепился в мою руку.

– Ну сними ботинки! – умолял он. – Сними ботинки! Сними ботинки!

Я не наклонилась к нему. Я не стала использовать интонации, специально предназначенные для разговоров с детьми.

– Нет, спасибо, – произнесла я так тихо, чтобы Патра не смогла услышать. Почти прошипела. – И отпусти мою руку, ага?

Мальчик недоуменно смотрел на меня снизу вверх. Словно я его попросила снять с себя лицо.

Минут через двадцать мы ели лапшу со сливочным маслом и зеленый салат из волнистых листьев, которых я раньше никогда в жизни не видела. Листья закручивались вокруг моей вилки. Толстая куртка стесняла движения, и, хотя в ней я чувствовала себя жутко неловко, моя рука двигалась медленно и аккуратно, когда поднимала ко рту кружку с чаем. Ботинки оттягивали ноги словно железные гири. Я намазала маслом клинообразный тост и учуяла, что пот пропитал все нижние слои одежды, просочившись сквозь футболку и фланелевую рубашку. Но мне было плевать. На дне кружки плавал чайный пакетик, точно утопленник, а чай имел яркий вкус весны: мяты и сельдерея. От пара у меня в носу скопилась влага, и перед глазами все поплыло. Патра нарезала помидоры красивыми красными монетами.