Все о мире Ехо и немного больше. Чашка Фрая - Александр Шуйский Страница 9

М.Ф.: То, что мы, не зная, какое подобрать слово, называем «наблюдателем», оно – «я» и есть. Никаких других «я» у меня при себе нету.

Потому что «наблюдатель» – это и есть сознание.

Отдельный интересный вопрос, почему мы вынуждены подыскивать название для этой штуки вместо того, чтобы просто назвать ее «я». Беда в том, что определение «я» уже занято черт знает чем.

Я хочу сказать, когда человек (и я тоже) говорит: «я», – он обычно имеет в виду свою личность, иначе говоря, ту часть себя, с которой его ум хорошо знаком.

Я бы сказал, что есть масса относительных «я» и только одно – абсолютное, что никак не отменяет присутствия относительных.

Да, хорошая поправка. Чего только не присутствует. И любое относительное «я» – очередная маска, дежурная личность. Хорошо если рожденная сознательно, под конкретную задачу, но, будем честны, обычно «получившееся само», т. е. сформированное совокупностью опыта, химии организма и прочих факторов – так вот, любое относительное, получившееся как бы само «я» человек обычно искренне принимает за чистую монету. И любое из этих относительных «я» обычно знакомо человеку куда лучше, чем «я» абсолютное, т. е. сознание. Потому что оно, сцуко, спит. И счастье, если видит при этом хоть какие-то сны – в смысле, имеет хоть какой-то контакт с происходящим здесь и сейчас.

Мне вообще кажется, что в том и состоит основная задача всякого проходящего квест «человеческая жизнь» – тормошить эту штуку. В смысле, наблюдателя. То есть себя. Ужасно интересно в этом смысле все устроено – все, натурально все вокруг заточено под более и более глубокое усыпление сознания. Но те, кому повезло однажды сформулировать запрос на его пробуждение, подтвердят, что благодаря самой постановке вопроса все усыплявшие прежде факторы, начиная с телесной немощи и заканчивая информационным полем вокруг, начинают работать на пробуждения сознания. Вектор развития события зависит от человеческой воли, иначе задача была бы невыполнима.

Для меня всегда самым интересным был вопрос, каким образом мы вдруг среди всех прочих «я» определяем то самое абсолютное? Если убрать гипотетического учителя с палкой, вышибающего на мгновение дух из ученика (я всегда считал, что именно это мгновение дает возможность встретиться с абсолютным «я», пока остальные в отключке), такого учителя еще пойди найди. А вот ты можешь рассказать, что, условно говоря, «вышибает дух» из тебя? Я сейчас, конечно, не о «пойти на перекресток, дождаться ветреного дня, задрать голову вверх и ощутить бездну у себя над головой». Я скорее о чем-то, довольно близком к игре в бисер. О некоем стечении обстоятельств, случайном или нарочном, которое пробивает не хуже палки учителя.

Ты понимаешь, какая штука. Я плохой отвечатель на такого рода вопросы. Потому что у меня с сознанием проблем никогда не было. Оно всегда было довольно близко к поверхности. И очень живое. Я хорошо помню свое раннее детство, когда я – это было именно «я». Очень слабенькое, беспомощное, как после тяжелой болезни (на самом деле, как потом оказалось, в ее начале, потому что человеческая жизнь – определенно тяжелая болезнь сознания), но совершенно живое. Скажу больше, никаких других «я» в ту пору не было. Потом они формировались натурально у меня на глазах. Я до сих пор помню многие процессы, вся разница между мной-сегодня и мной-тогда в том, что сегодня «я» лежит гораздо глубже под всеми этими… э-э-э… культурными слоями, зато оно обучено о себе говорить. И для «я» это спасение, потому что говорение – хорошая работа для сознания. В полной коме о себе особо не поговоришь. Строго говоря, почему мне так в жилу все эти писательские практики: пока я формулирую, я – это совсем я. Почти без вредных ароматизаторов.

Но в этом смысле люди очень по-разному устроены. Единственное, что действительно нужно всем – это паузы, уединение, возможность выскакивать из потока повседневности (в том числе и приятной, праздничной повседневности, а не только из каких-нибудь бытовых рутин).

Но соблюдение этого условия ничего не гарантирует, конечно.

Единственная гарантия – это воля. При условии, что она несокрушима, а это, увы, тоже не факт.

По-моему, это очень хороший ответ. Ответ «пишите, стараясь формулировать потщательнее» гораздо лучше, чем «идите в полночь на перекресток» и так далее. Хотя бы потому, что «пишите» – это не разовое действие, а довольно упорный и часто нудный труд.

Это не всем подойдет, я точно знаю. Более того, это подойдет очень и очень немногим.

Говорение, понимаешь, годится (наверное) чувакам вроде меня, у кого какой-никакой контакт с собой уже есть. С детства, когда он был чем-то само собой разумеющимся, а инструмента для обсуждения этого с собственным умом (слов) еще не было. Им есть, куда строить мост из слов. Но никакой мост не поможет тому, для кого пока нет другого берега. Это будет мост из чепухи, ведущий никуда. И, кстати, наличие множества таких мостов из болтовни-ни-о-чем дискредитирует и обесценивает подлинные мосты.

Советовать всем подряд писать – то же самое, что советовать всем подряд принимать психотропные вещества. Которые действительно очень полезны тем немногим, у кого все так удачно совпало, что и «я» более-менее не в коме, и химия организма такова, что вот это вещество обеспечит нужной силы удар. То есть один человек из, условно говоря, миллиона, получит просветление. Еще сто тысяч чокнутся, семьсот тысяч захотят продолжения банкета, остальные помрут. С писаниной не так очевидно, как с наркотиками, и последствия кажутся более безобидными, но тупик есть тупик, как бы он ни выглядел со стороны.

Писать полезно не всем. Вот просто не всем, поверь! Для многих это дополнительная активизация ума, и без того беспокойного. Антимедитация. Ничего смертельного (обычно), просто пустая трата времени.

Очень многие люди, которые помнят себя в раннем детстве (условно говоря, до пяти лет), вспоминают, как они могли подолгу сидеть, пырясь в одну точку. И как подолгу смотрели в окно, раскосив глаза, или напротив, скосив их к переносице. Все они помнят, что это было самым прекрасным и приятным состоянием, все сокрушаются, что с возрастом утратили и дар легко входить в это состояние, и привычку к такому занятию, и потребность в нем. Все с возрастом все чаще это вспоминают и пытаются воспроизвести (скорее, надеются, что со временем начнут пытаться, мы – люди, мы инертны). Все это я к чему. Да к тому, что многие дети умеют медитировать, как дышать. Может быть, вообще все, просто в разной степени. Может быть, не все (потому что все-таки очень разный уровень развития сознания у всех рожденных людьми), этого я пока просто не знаю.

Вот пишу тебе про медитацию и с ужасом вспоминаю, что многие люди, походившие в разные йога-студии и прочие семинары из серии «путь к себе», уверены, что «медитировать» – это «думать о хорошем». Мама дорогая! Тогда как медитация – это же остановка ума. Все знают, как трудно перестать думать, но трудно – если надолго. Все, кто пробовал, знают, что на пару секунд вполне можно задержать мысли, как дыхание. Этой малости может оказаться достаточно, чтобы столкнуться с «наблюдателем», осалить его, зафиксировать.