Темная вода - Ханна Кент Страница 9

Служба была краткой. Священник читал молитвы отрывисто, запинаясь, и стоявшая на коленях Нора чувствовала сквозь юбки мокрую землю. Она смотрела, как опускают ее мужа в могилу, как могильщики укладывают дерн на крышку гроба, чтоб не с таким стуком падали потом комья земли.

Когда все было кончено, все слова иссякли и жесткая черная земля долины наполнила яму, провожавшие воткнули в могильный холмик свои глиняные трубки и пустились в обратный путь. Спускаясь с откоса обратно в долину, Нора обернулась и окинула взглядом кладбище. Издали черенки трубок выглядели кучкой хрупких костей, исклеванных птицами.

Ветер поднялся, когда Нора шла по дороге, возвращаясь с похорон. Шла она вначале в толпе, затем, по мере того как люди сворачивали к своим домам, — в редеющей молчаливой горстке соседей. К тому времени, как, миновав ясеневую рощицу и с трудом пробираясь по грязи, она начала трудный подъем к себе на холм, вокруг не осталось никого: только ветер яростно атаковал вершины, грозясь обрушить утесы вниз в долину. Затем стеганул сильный ливень, а ноющая боль в коленях предвещала новую грозу.

Еще на подходе к дому Нора услышала громкий плач Михяла. Дверь была приоткрыта, и, едва войдя, она заметила, что дом прибран и от поминок не осталось и следа. Пол был застлан свежей камышовой подстилкой, огонь в очаге ярко горел, и возле огня сидела Пег О’Шей; она посмеивалась над Бриджид, вздрагивавшей от пронзительных воплей ребенка. «Пора привыкать понемножку», — приговаривала Пег, качая красного от натуги и гнева мальчишку. При виде вошедшей Норы улыбка ее погасла.

— Схоронили, стало быть, Мартина.

Нора тяжело опустилась на лавку рядом с Бриджид: наконец-то все разошлись!

— И народу на похороны много собралось. Слава богу, это хорошо. Поближе к огню садись. А не то продрогнешь.

Нора приняла на руки Михяла и прижалась щекой к его макушке. Руки ощутили его тяжесть, а кожа — прерывистый, захлебывающийся крик. Накатила усталость, босые пальцы свело от холода.

Пег внимательно наблюдала за ней.

— В детях-то утешение…

Нора закрыла глаза и уткнулась лицом в хрупкую шейку Михяла. Он закричал с новой силой, напрягаясь всей грудью.

— Спасибо, что нянчилась с ним.

— Да хватит, не стоит об этом. Я молилась за тебя, Нора. Видит Бог, какой тяжкий для тебя год нынче выдался.

Нора выпустила Михяла из объятий и уложила себе на колени. По лицу ее струились слезы. Она принялась растирать руки и ноги мальчика, как это делал Мартин, распрямляя и отводя назад согнутые кисти, гладя твердые и прямые, как кочерга, пальцы. Под ее руками он затих, и на секунду ей показалось, что мальчик внимательно глядит на нее. Его зрачки, такие темные на голубом фоне, словно встретились с ее зрачками. Сердце Норы дрогнуло. Но в следующий миг взгляд ребенка скользнул прочь, и опять начался вой, а руки Михяла опять скрючились.

Нора бросила растиранье и застыла, уставившись в одну точку. Как удар, пришло воспоминание: Мартин на могучих своих руках держит Михяла и с ложки кормит его сливками.

Как же ты мог оставить меня одну с этим ребенком, думала она.

Сидевшая у очага Пег потянулась к ней рукой и погладила Михяла по голове.

— Масть точь-в-точь как у Джоанны.

Бриджид покосилась на Нору.

— Знаю, для тебя это была большая потеря, — продолжала Пег. — Is é do mhac do mhak bpósann sé ach is i d’iníon go bhfaighidh tú bás. Сын твой, пока не женится, а дочка — до гробовой доски. И вот теперь и мужа потерять… Ну не жестокость ли это, когда Господь отнимает у нас тех, кто нам всего дороже?

— Все мы несем свой крест, — пробормотала Нора. И приподняла лежавшего у нее на коленях Михяла. — Да чего тебе так неймется-то, малыш?

— Ой, Нора, он, бедняжка, орал так, что, казалось, мертвому из могилы подняться впору. Кричал, плакал, а с чего — непонятно. И так — все эти дни. Как ты спишь-то с ним рядом, когда он орет не переставая?

Михял завизжал еще громче. По красным, лихорадочно горевшим щекам текли слезы.

— А ты покормила его? — спросила Бриджид.

Она взяла лежавшую на скамье накидку Норы и развесила на низкой потолочной перекладине — подсушиться у огня.

— Покормила ли я ребенка? — Пег сверкнула глазами в сторону Бриджид. — Наверно, пятеро моих детей чудом выжили и собственных детей заимели, раз я их в жизни не кормила, а так пускала бегать, без еды, поживись чем бог послал, расти себе, как былинка в поле! Пора бы уразуметь, что к чему, Бриджид. Болтаешь ерунду, когда полная луна тебе уже срок твой кажет! — Она пожевала губами, обнажив немногие оставшиеся зубы. — Ну и компанию ты мне подобрала, Нора! Малец и эта калинь [7]! Хотя, правду сказать, правильно было поберечь их, от греха подальше!

— Ну, думаю, его-то я берегу. — Бриджид опасливо прижала руку к животу. — Дэн даже когда свинью режет, меня из дому гонит.

— Знавала я одну женщину, — продолжала Пег. — Рисковая была, старые обычаи в грош не ставила, гордость, видишь ли, не позволяет. Так что думаете, когда скотину резали, она кровь побоялась собрать? А муж — то помешать ей хотел. Сильный был мужчина, а ее не переспорил: по-своему сделала. И как пить дать, ребеночек, что она носила, на свет появился с лицом как печенка сырая и нравом под стать такому лицу.

Небо зарокотало глухими раскатами грома, и лицо Бриджид исказила гримаса страха.

— Правда?

— О, дьявола искушать — дело последнее! Ни к мертвому телу, ни к крови тебе в твоем положении лучше не приближаться.

— Этим меня и та старуха пугала. Седая такая.

— Бян фяса [8]? Верно, Нэнс Роух — она чуднáя.

— Раньше я ее и не видала никогда. Думала, так, работница — подсобить, если надо чего.

— Не видала? Ну так она особо и не показывается. Пока не почувствует — зовут, или когда люди сами за ней не прибегут.

— Или когда посулят теплый угол и кусочек послаще, — холодно добавила Нора. — Меня она ни разу не пользовала, а Мартин ходил к ней всего раза два, а она вон явилась на бдение. В плакальщицы напросилась.

Пег воззрилась на Нору в недоумении.

— Она умеет чувствовать, когда нужна, — ровным голосом сказала она.

— Но мне-то почему никто не говорил, что она слово знает? — спросила Бриджит.

— Господи, да не говорят о таком, ходишь ты к ней или не ходишь. Люди идут ведь к ней и с тем, чего священнику не расскажешь и от матери родной утаишь. Да и имя ее, толкуют, поминать не к добру. Боятся ее люди.

Бриджид даже вперед подалась от любопытства.