Свидание с жизнью вслепую  - Салия Кахаватте Страница 9

Отношения с отцом тоже изменились: страх уступил место холодности. Дедушка научил меня разбираться, чему стоит верить, а что – фальшивка. Теперь все это манерничанье отца, его королевские замашки и важничанье – он ведь доктор наук – представали передо мной в совершенно ином свете. Что стоит ум, если человек эмоционально туп? Отец был таким. Кроме того, вскоре я перерос его на целую голову – отец был невысоким, всего лишь 1,61 м, – так что он больше не решался прибегать к телесным наказаниям.

Только одно доброе переживание связано у меня с отцом. В 1983-м мы вдвоем отправились в паломничество к самой высокой на Шри-Ланке священной горе Адамов Пик. Согласно традиции, восходили мы ночью, чтобы к рассвету успеть добраться до вершины, где оставил след своей стопы Сиддхартха Гаутама Будда. Там наверху небольшой монастырь. Воспоминание о том, как ранним утром мы вместе с монахами и другими паломниками отправляли ритуалы в честь Будды, до сих пор волнует мне душу.

После возвращения в Европу я продолжил посещать конфирмационные занятия. И это не вызывало во мне противоречий. Меня крестили. И я представлял себе, что однажды буду венчаться в церкви. Моя мама была протестанткой, поэтому я ходил в евангелистскую церковь, а не в католическую, которые преобладают в Мюнстерланде. Отца моя конфирмация нисколечко не интересовала, но он радовался тому, что появился повод для оглушительного праздника. В этот день на лужайке перед нашим домом собрались члены семьи и гости. На подъездной дорожке выстроилась целая колонна шикарных автомобилей. Мы гуляли и катались на велосипедах. Веселье продолжалось до глубокой ночи. Танцы, песни. Для жителей деревни такие многолюдные и многоязычные сборища были, должно быть, чем-то экзотическим. С одной стороны, семья Кахаватте уже стала частью сообщества Лотте. Но, с другой стороны, мы сами были большим сообществом. Так, на мою конфирмацию были приглашены сингальские родственники и друзья со всего света. По телефону отец сообщал им: «У нашего сына причастие, это что-то связанное с церковью. Ну да неважно. Давайте приезжайте, попразднуем!» Народу была тьма.

Когда немногим позднее меня накрыла болезнь, отец списал меня со счетов. Какой там из меня наследный принц!

Когда немногим позднее меня накрыла болезнь, отец списал меня со счетов. Какой там из меня наследный принц! Он не хотел иметь дело с сыном-инвалидом. Я был ему безразличен.

Приемная в госучреждении. Нас с мамой вызвали на консультацию к «специалисту по обучению слепых».

– Ты хотел бы получить аттестат о полном школьном образовании? – спрашивает меня женщина-специалист.

– Да, я буду продолжать учиться. В самой обычной гимназии.

– Хм. Так, так. Ты уверен, что справишься?

– Да!

– Несмотря на то, что не видишь?

Молчание. Я все сказал.

– Но, Салия, будь реалистом. Ты не можешь учиться и сдавать выпускные экзамены в «самой обычной гимназии», как ты выразился.

Ага! «Ты не можешь». Как я ненавижу эту фразу! Но я беру себя в руки и упорно продолжаю молчать.

Женщина начинает распространяться на тот счет, что якобы мне не потянуть учебы в обычной гимназии. Еще ни одному слепому не удалось попасть в университет.

– В Марбурге есть специализированная школа для детей-инвалидов по зрению. Я серьезно считаю, что тебя нужно записать туда.

Не стоило так утруждаться. Я даю ей понять, что не отступлюсь от своего.

К разговору подключается мама и дипломатично обращается к служащей:

– Я тоже не уверена, что это хорошая идея. Дайте нам время подумать. Мы обсудим ваше предложение с мужем.

Служащая нас словно не слышит и продолжает твердить свое:

– Школа в Марбурге на хорошем счету. Это то, что нужно Салии. Только там у него есть реальный шанс получить аттестат.

В глубине души я объявляю ей войну. Откуда ей знать, что я в состоянии делать, а что – нет? Но я нацепляю на себя вежливую улыбку и говорю наигранно простодушно:

– Вы это говорите со знанием дела? Как человек, который плохо видит?

– Нет, но я разбираюсь в этом и желаю тебе только добра.

Из-за проблем с глазами в последний год в реальной школе мне пришлось много времени и сил вложить в учебу, но оно того стоило. Чем больше я осознавал, что болен, тем выше становились мои амбиции. Я ни в коем случае не хотел походить на беспомощного, зависимого инвалида, чего от меня все ожидали. Моей целью стал аттестат об окончании школы с хорошими баллами. И я сделал это. Более того, я ежедневно совершал пробежки. Мои спортивные амбиции ничем не уступали школьным. Жертвой в борьбе с болезнью пала моя страсть к книгам. К ним я больше не прикасался. Чтение стало для меня мучением.

Всему свое время. Следуя этому принципу, я поставил перед собой ближайшую цель – аттестат. А за горизонтом уже наметилась следующая – медицинский университет. Я все еще оставался сыном своих родителей – людей с высшим образованием, а в нашей сингальской общине было много врачей. Больше всего мне хотелось стать хирургом. Эх, что за шикарная работа! И так считал я не только потому, что увлекался биологией. Но и потому, что профессия эта чрезвычайно престижна. Хотя мне претило косное мышление отца, но все-таки он привил мне определенную убежденность в том, что «мы лучше».

Когда словно из ниоткуда появилась эта дама из госучреждения и попыталась перечеркнуть все мои планы, я был в ужасе. С тех пор как возникли проблемы со зрением, я научился принимать эту новую данность. Но не стал мыслить ограниченно и не позволил бы ограничивать меня. Они хотели запихнуть меня в гетто для инвалидов? Никогда! Еще по пути из соцзащиты домой я взял с мамы слово, что она запишет меня в обычную гимназию.

В тот день 1986 года был заложен камень моего недоверия к тем, кто занимается делами инвалидов, а также к терапевтам в целом. Это отношение я сохраняю и поныне. По-моему, так называемая специалистка пыталась разыграть из себя ясновидящую. Она вообще ничего не знала обо мне! Против консультантов в других областях я ничего не имею, в конце концов, я сам зарабатываю этим на жизнь. Но я даю консультации, основываясь на личном опыте в аналогичной ситуации: «Я был там, я видел это». Только тот, кто может так сказать, заслуживает право называться специалистом. Я ценю теоретическое знание, но оно, на мой взгляд, раскрывается лишь в комбинации с личным опытом.

На протяжении всей своей жизни я сталкиваюсь со множеством людей, считающих, что они-то знают, что лучше для слепого. И лишь двое из них сами были незрячими.

В гимназии в качестве профильных предметов я выбрал биологию и английский язык. Другими дисциплинами, по которым потом нужно было сдавать выпускной экзамен, были география и искусство. Я увлекался биологией и географией и бегло говорил по-английски. Мое решение выбрать искусство некоторых, по понятным причинам, удивило. Но то, что я не мог разглядеть картинки, было наименьшей проблемой. Во время путешествий, посещая музеи с мамой, я видел своими глазами многие произведения в подлиннике. Это был неиссякающий источник. Даже спустя годы я мог вспомнить картины в деталях.