Зимний дом - Джудит Леннокс Страница 90

Эллиот остановился так внезапно, что шедшие следом врезались в них и выругались.

— Конечно. Извини. — Он оглянулся по сторонам. — Ни одного ресторана, но впереди парк. Может быть, удастся купить пару сандвичей.

Он порылся в карманах и вынул пригоршню марок.

Они купили сандвичи, две бутылки пива и нашли тихое местечко под буком. Он бросил пиджак на траву и знаком предложил Робин сесть. Девушка посмотрела на него сочувственно:

— Бедный Джо… Ты очень расстроился?

Он скорчил гримасу, а потом сказал:

— Я не думал, что семья имеет такое значение. Радовался, когда избавился от родни. Но сейчас…

Она протянула Джо бутылки, и он сорвал с них крышки перочинным ножом. Увидев в глазах Робин жалость, он попытался объяснить, что к чему:

— Но дело в другом. В этом городе. Ты так не думаешь?

Робин вздрогнула, и Джо пристально посмотрел на нее.

— В нем два слоя… Сверху яркий и солнечный, а под ним зло. — Робин сделала глоток пива. — Зло, которое то и дело пробивается наружу. Прислушивается к нам. Джо, мы даже не смеем разговаривать в полный голос.

Он понял, что это правда. Они говорили едва ли не шепотом, хотя вокруг не было ни души.

— Даже у себя дома, — добавила Робин. — Как Леманы… Они не могут сказать то, что думают. Они все время обязаны притворяться. Это омерзительно, правда?

Пятнистая тень листьев падала на ее лицо. Джо подумал, что тоже притворяется, притворяется давным-давно. Сколько ему еще придется притворяться? Он почувствовал отвращение к себе. Нужно было объясниться.

— Омерзительно, — повторил он. — Робин…

— Фрэнсис однажды сказал мне, что больше всего на свете презирает лицемерие. Когда говорят одно, а делают другое. Джо, я знаю, он не идеал, но он никогда не говорит того, что не думает. Никогда не фальшивит.

Ошарашенный Джо увидел, что ее глаза полны слез. Надежда, едва затеплившаяся в его сердце, тут же умерла. Девушка заморгала и отвернулась. Забытые сандвичи остались лежать на солнце.

— Робин…

— Я не хочу об этом говорить, — еле слышно промолвила она. — Все будет хорошо.

Джо подумал, что эти слова могли бы стать их девизом. Его, Робин и, возможно, Фрэнсиса. «Все будет хорошо». Если часто повторять эту фразу, быть может, так оно и будет. Но последнее время в ней звучало эхо отчаяния.

Он лихорадочно искал новую тему для разговора и в конце концов вспомнил про медаль, которую им показала немка.

— Похоже, она ею очень гордилась. Это медаль ее мужа?

Робин покачала головой. Девушка успела взять себя в руки, ее глаза больше не были красными.

— Ее собственная. У нее девять детей, поэтому ее наградили Почетным золотым крестом германской матери. В прошлом году ей вручил его сам Гитлер.

В тот вечер они обедали вместе: Кетэ и Рольф Леманы, Джо и Робин. Как только горничная ушла из дома, Робин почувствовала облегчение. Рольф открыл бутылку белого рейнвейна, Джо сел за пианино и начал играть. Потом Рольф отправился на ночное дежурство в больницу, а Джо, сославшись на усталость, ушел в свою комнату. Кетэ проводила его глазами, а потом повернулась к Робин:

— Вы с Джо просто друзья?

Робин кивнула:

— Просто друзья.

— По-моему, вы ему очень дороги.

— Мы знаем друг друга целую вечность. — Она нахмурилась и стала считать годы. — Почти шесть лет.

— Джо говорил, что он фотограф. А чем занимаетесь вы, Робин?

— Сейчас практически ничем. — Сердясь на себя, Робин встала и подошла к окну. — Я много чем занималась, множеством вещей, но всякий раз недолго. Какое-то время работала в канцелярии, но это было очень скучно. Потом писала книгу. А потом… Так, мелочи. Ничего серьезного.

Кетэ закурила еще одну сигарету.

— В общем, душу занять нечем?

— Душу занять нечем, — грустно повторила Робин.

Она посмотрела в окно; солнце садилось, и тихие улицы были раскрашены розовыми, желтыми и красными полосами. В эту минуту Мюнхен казался мирным и безмятежным.

— А чем занимаются ваши родные?

— Отец и брат преподают в школе. И все Саммерхейсы, кроме меня, ужасно любят музыку, искусство и так далее.

В голосе Кетэ прозвучала мягкая насмешка:

— Робин, неужели у вас нет никаких талантов? Неужели нет ничего, что бы вам нравилось?

Робин подумала о клинике, где она часами работала буквально за спасибо. Там она никогда не скучала и никогда не мечтала о том, чтобы поскорее уйти. Она сказала:

— Мне хотелось бы приносить людям пользу. Заниматься делом, которое может что-то изменить. Я думала… — Робин запнулась.

— Так о чем же вы думали?..

— Я думала о карьере врача. — И тут Робин прорвало: она впервые говорила о своей мечте вслух. — Но, наверно, уже поздно, да и в медицинские институты редко принимают женщин, так что…

Кетэ встала и заново наполнила два бокала. А потом села на диван рядом с Робин.

— Робин, послушайте меня. Многие наши друзья уже оставили Германию: это возможно, если у тебя есть профессия и деньги. Мы с Рольфом тоже могли бы эмигрировать. Вы видите, как мы живем. Сто раз думаем, прежде чем вымолвить словечко, все держим в себе. Я очень скучаю по своей работе. Но надеюсь, что рано или поздно все переменится. — Кетэ прижала к сердцу стиснутый кулак. — Я должна верить — вот здесь, — что все переменится. Робин, если вы действительно хотите стать врачом, то просто обязаны стать им. Мне будет очень жаль, если вас остановит страх или нерешительность.

Она улыбнулась и подняла бокал.

— Сделайте это за меня, Робин. Уравняйте чаши весов.

Они уехали из Германии через неделю. К тому времени Джо узнал, что Пауль Линдлар умер через три года после женитьбы на Клер Бранкур и что Клер вернулась во Францию.

Ничего другого ему узнать не удалось. Ни адреса, ни следа. Холодным осенним утром они приехали на мюнхенский вокзал, сели в поезд и ни разу не оглянулись.

Осень в Болотах выдалась холодная, дождливая и ветреная. Еще одна семья уехала в город, их скудные пожитки погрузили на телегу, а брошенный сад стал добычей ветра. С крыши дома священника падала черепица, а опоры для гороха были рассыпаны по всему саду.

— Папа, я попрошу Адама пару дней поработать у нас, ладно? — однажды спросила Элен отца за обедом, когда они принялись за пудинг. — Эдди Шелтон уже слишком стар, чтобы лазить по крышам.

Последовало молчание. Отец потянулся за заварным кремом, а потом сказал:

— Элен, надеюсь, ты помнишь и всегда будешь помнить, что Адам Хейхоу тебе не ровня.