Белладонна - Карен Молинэ Страница 96

— Ну и сцену, наверное, она ему закатила.

— Еще какую. Со слезами, с мольбами, с извинениями. Но он был непреклонен. Ей ничего не оставалось, кроме как стать паинькой, по крайней мере на первое время. Она сумела потихоньку добиться его расположения, потому что знала: он до сих пор безответно влюблен в нее. Она быстренько произвела на свет двоих детей и вернулась к прежним привычкам. Правда, стала осмотрительнее. Тогда-то он и познакомился с Лорой.

— Мне кажется, Николь с Эндрю стали бы прекрасной парой, — говорит Белладонна и взмахивает рукой, будто подводя итог. — Они друг друга стоят.

Гай отвечает едва заметной улыбкой.

— Вы правы. Я как раз над этим работаю.

— Неужели в Англии так сложно получить развод?

— Не то чтобы очень сложно, — отвечает он. — Но если Николь узнает о Лоре, то у Хью прибавится хлопот.

— Понятно, — произносит она.

— Знаете, — говорит он, — вы только что взмахнули рукой, и эта ваша манера напомнила мне одну женщину, с которой я был знаком. Нет, точнее сказать, не знаком — просто встретил однажды. В Нью-Йорке.

— Кажется, догадываюсь. Ее имя начинается на Б и заканчивается в неком клубе.

— Откуда вы знаете? Наверное, дело в ваших глазах.

— Ну конечно, больше ни у кого в Америке нет зеленых глаз, — язвительно замечает она. — Вы не первый обратили внимание на это.

Гай улыбается, на этот раз по-настоящему.

— Вы когда-нибудь бывали в клубе «Белладонна»?

— Вы хотите спросить — стояла ли я снаружи и ждала ли, пропустит меня собака или нет? Нет, к сожалению, нет. — Она не лжет, конечно, ей никогда не приходилось стоять на улице. — Мне не нравится быть среди людей.

— Тогда почему, разрешите спросить, вы устроили сегодня этот вечер?

— Чтобы выполнить свои светские обязательства и подбросить соседям пищи для разговоров, — отвечает Белладонна, и ее голос снова становится холодным. — Теперь они посмотрели дом, познакомились с моими эксцентричными выходками — особенно им не нравится, что я вожу дружбу с людьми, которых они считают социально и морально неблагонадежными. И, надеюсь, оставят меня в покое, перестанут забрасывать приглашениями на свои тоскливые вечеринки, помолвки и охоты.

На краткий миг Гай задается вопросом — может быть, он ошибается? Он знает, что она говорит правду, утверждая, что хочет быть в одиночестве. Может быть, его подозрения безосновательны, у Брайони в самом деле была собака по имени Дромеди, а не Андромеда, и все остальное — чистейшей воды совпадение.

А может быть, и нет. Она сидит так неподвижно. Такая величественная. И слушает его с такой сосредоточенностью. И денег у нее столько, что можно купить Английский банк. Ее окутывает непроницаемая завеса тайны, и Гай понемногу влюбляется.

Он встает, потягивается, желает ей доброй ночи.

Она кивает. На ее лицо вернулась безразличная вежливость, та самая, которую он увидел, впервые войдя в эту комнату и усевшись в серебристо-голубое кресло.

Мне знаком этот взгляд, говорит себе Гай, выходя из комнаты. Я видел его много раз — в зеркале.

— Быть съеденным почиталось за великую честь, — говорит Хью. — Так рассказывал Гай о племенах людоедов, которых он встречал в путешествиях. Если съешь тело своего самого яростного и самого храброго врага, его ярость и храбрость перейдут в твою плоть и сохранятся навечно.

— Большое спасибо, — говорю я. — Вы снабдили нас очень ценной информацией. Непременно приму ее к сведению, когда в следующий раз буду жарить соседей на шампуре.

Хью смеется, Лора улыбается. Наступило утро, мы сидим у бассейна и с наслаждением потягиваем холодный чай — мой приправлен изрядной порцией бурбона. После вчерашних излишеств мы рады относительному покою. Гай ушел с Брайони и Сюзанной, как он выразился, в «экспедицию» — исследовать лабиринт и тропинки позади него, так что Хью охотно рассказывает о своем друге, а я и Белладонна с интересом слушаем.

Ничто так не развязывает язык, как хорошая порция любви.

— Глупенький, на Цейлоне нет никаких людоедов, — говорит Лора, опуская голову на плечо Хью. Он нежно целует ей волосы. Какая очаровательная картина, думаю я и радуюсь за них всей своей щедрой душой. Хоть кто-то рядом со мной заслуживает счастья.

— Верно, нет, зато есть дикие джунгли, и это ему нравится, — отвечает Хью. — Гай предпочел как можно скорее сбежать от семейных оков; высокое происхождение для него — пустые слова. Отец его был грубиян и самодур; мне кажется, по сравнению с ним даже мой папаша показался бы человеком. Как горько ребенку понимать, что родной отец не любит его и видеть не желает. Невыносимо.

Мы не знаем, что сказать, и Хью замолкает. Мне кажется, мы все понимаем страшную истину его слов. Мы сидим на зеленой лужайке, под теплым полуденным солнышком, подняв серебряные бокалы чая со льдом и мятой. Связанные тиранией нашего собственного детства.

— Гая лишили наследства — для сына английского лорда это немалый подвиг. Но когда умерла мать, а затем и сестра, ему ничего не оставалось, кроме как бежать. Он обвинил отца в том, что он убил их обеих. Я имею в виду мать и сестру. Поднялся чудовищный шум. Отец, конечно, никого не убивал, если не считать намеренное пренебрежение разновидностью медленного убийства. Гай именно так и считал.

— Объясните, пожалуйста, — прошу я. — Я вас не понимаю.

— Гай и Гвендолен, его младшая сестра, всегда были очень близки. Мать была хрупким и утонченным существом, полностью зависела от прихотей мужа и, полагаю, здоровье ее так и не поправилось после рождения Гвен. Она горячо любила Гая — сильнее, чем его старших братьев, чем, наверное, отчасти и объясняется их неприязнь к нему — однако у нее не было сил следить за всем происходящим в доме. Может быть, если бы она не болела и не была временами прикована к постели, ей лучше удалось бы наладить атмосферу в семье. Гай был всей душой привязан к Гвен, особенно после смерти матери.

— Сколько лет ему было, когда она умерла? — спрашиваю я.

— Погодите-ка… Он на год старше меня, значит, ему было восемь лет, а Гвен четыре. — Он покачал головой. — Мне не верится, что Гаю в этом году стукнет сорок. Значит, на следующий год сорок исполнится мне. Черт побери!

— Не такой уж ты старик, — улыбается Лора.

— Спасибо на добром слове, милая, — отзывается он. — Короче говоря, когда их мать умерла, мне кажется, Гай почувствовал еще более глубокую ответственность за сестренку. Их отец, к счастью, редко бывал дома и не проявлял никакого интереса к детям. Насколько помнится, если дети желали увидеть отца, им приходилось договариваться о дате встречи с его личным секретарем.

— Но почему вы сказали, что Гай обвинил отца в убийстве матери? — спрашиваю я.

— Потому что отец наградил мать ребенком, вопреки строжайшему запрету врачей. Во время беременности она тяжело болела, потом потеряла младенца. Это был еще один мальчик. Ума не приложу, почему его отец так стремился к продолжению рода. Может быть, догадывался, что произвел на свет двух никчемнейших мерзавцев, каких не видывала Англия, а единственный достойный сын возненавидел его самого и все, что он олицетворяет. Я этого, наверное, никогда не пойму. И Гай тоже. — Он качает головой. — Одним словом, беременность и гибель ребенка прикончили мать Гая. Она пролежала в постели еще несколько месяцев, затем умерла. Гай так и не простил отца за это.