Кровные связи - Дэн Уоделл

Посвящаю Эмме

Ты снишься мне.

Эта книга никогда не была бы завершена без участия трех человек. Во-первых, моего редактора издательства «Пингвин» — Беверли Казинс, чье терпение и вера в меня помогали мне справиться с трудностями, с которыми я столкнулся в процессе написания книги. Благодаря ее редакторскому чутью я смог значительно улучшить работу. Ее ассистент, Клэр Филлипс, также дала мне ряд ценных советов.

Во-вторых, я безмерно признателен своему агенту, Араминте Уайтли, она помогла мне отыскать сюжет книги среди моих ранних набросков, без устали работала над тем, чтобы книга получилась как можно лучше, и всегда готова была дать мне совет, предложить свои идеи, приободрить меня. Марк Лукас, Пета Найтингейл, Лизи Джонс и другие чудесные люди из компании «Лоу» также внесли свой вклад в работу. Большое им спасибо.

Кроме того, мне хотелось бы поблагодарить всех, кто помог мне написать книгу: Ника Барратта — настоящего гения генеалогии; профессора Роберта Форреста; Рейчел и Пола Мерфи; Лиллиан Айлмер и Гевина Хаусесена из Национального архива; Кристин Фолдер из «Дипстор»; компанию «Уолл ту уолл»; членов моей семьи, особенно Ирэн и папу, за их любовь и поддержку. И наконец, я бы хотел выразить особую благодарность жене Эмме, которая умерла от рака, пока я трудился над книгой. Без преданности и веры Эммы в меня я никогда бы не написал ее, не стал бы писателем. Я всем обязан ей. Она продолжает жить в моих мыслях и в сердце, а также сына и многих людей.

С ленивой улыбкой, благодаря которой часто можно отличить подвыпившего человека от законченного алкоголика, Берти вышел из паба «Принц Альберт» на Пембридж-роуд и в ту же секунду почувствовал, как ледяной ветер ударил ему в лицо. Это взбодрило его; тяготы рабочей недели, наполненный пивом желудок и обволакивающее тепло камина в пабе помогали ему забыть о бушевавшей за окном стихии, выдававшей себя лишь в потрескавшихся губах тех, кто приходил сюда пропустить рюмку-другую. «Что за март, — бормотали они, — больше похоже на январь».

Тряхнув головой, чтобы окончательно избавиться от духоты паба, Берти поднял глаза к чистому черному небу. И никакого тумана — ветер разогнал смог, постоянно окутывавший город по ночам. «Неплохая перемена, — подумал он. — Теперь можно возвращаться домой, полагаясь на зрение, а не на интуицию».

Справа шумел и бурлил Ноттинг-Хилл-Гейт. Мимо прошмыгнул мужчина, его голова была опущена, левой рукой он придерживал шляпу, а правой сжимал воротник пальто. Свое пальто Берти даже не застегнул — он не боялся простудиться. У него горячая кровь. «Моя маленькая грелка», называла его Мэри, когда они укрывались одеялом, свернувшись калачиками и прижимаясь друг к другу. Иногда зимой, когда он ложился в постель, она поднимала холодные ноги — Мэри была ужасной мерзлячкой — и клала их между его ног, чтобы согреться. Берти даже подпрыгивал от неожиданности. «Назад, женщина», — говорил он ей. Но она лишь хихикала, и он смеялся в ответ. Берти просто не мог на нее сердиться, и она не злилась на него. Мэри доказывала это в минуты, когда он около полуночи, нетрезвый, забирался к ней в постель.

Воспоминания заставили Берти улыбнуться, когда он нетвердой походкой направился к дому по Лэдброк-роуд. Ветер дул ему в спину, в сторону Дейла. Берти радовался, что они покинули это мрачное место. Их жизнь значительно изменилась к лучшему с тех пор, как он, Мэри и малыши переехали на Кларедон-роуд. Они по-прежнему жили на окраине Дейла, но все же данное событие казалось ему началом новой жизни. По крайней мере он впервые чувствовал, что дышит свободно.

Берти перешел дорогу, миновал Лэдброк-Армс и полицейский участок на пересечении с Лэдброк-гроув. Фонарь отбрасывал мягкий свет на полицейских, куривших на крыльце. Он кивнул им и двинулся дальше. Лэдброк-гроув был тихим местом, и он миновал его, не замедляя шага, повернул направо и стал взбираться на холм. Наверху он прикинул: идти ли ему дальше, чтобы потом свернуть к Ленсдаун-кресент, или пересечь церковный двор и спуститься к Сент-Джон-Гарденс. Берти выбрал последний путь.

Он шел слева от церкви Святого Иоанна, ее высокий шпиль, казалось, впивался в темное небо. Неожиданно Берти заметил какое-то движение справа от себя. «Наверное, бродяга ищет укрытия от ветра», — решил он.

И вдруг кто-то подскочил к нему. Берти почувствовал его горячее несвежее дыхание у себя на щеке.

— Что еще за…

Прежде чем он успел договорить, лезвие вонзилось между его ребер. Нож с громким чмоканьем выскользнул из плоти.

Фигура растворилась в темноте так же быстро, как и появилась. Берти почти не чувствовал боли, только головокружение. Он схватился за бок в теплой и липкой крови. Берти сел на землю, будто кто-то толкнул его. Он попытался позвать на помощь, но не смог произнести ни слова. Поднес ладони к глазам и увидел, что они перепачканы кровью. «Боже, помоги мне», — подумал он, задыхаясь.

— Мэри, — прошептал Берти, представляя, как она лежит и ждет, когда он нырнет к ней под одеяло и согреет ее.

Он опустился на мокрую траву, ощущая запах влажной земли и прислушиваясь к последним, слабеющим ударам своего сердца.

Потом ему стало холодно.

Старший инспектор Грант Фостер с трудом извлек свое долговязое усталое тело из новенькой «тойоты-короллы». От бессонницы он стал неуклюжим. Его выдернули из кровати посреди ночи, и все тело ломило. Несмотря на то что Фостер бросил курить шесть месяцев назад, он ощущал потребность в никотине. Приезжая на место преступления, он обыкновенно чувствовал воодушевление и привычным усилием собирал в кулак волю. Фостер похрустел костяшками и вдохнул холодный воздух.

Близился рассвет, и далекий шум машин на Уэстуэй превращался в непрерывный гул, а спешащие на работу люди смешивались с запоздалыми полуночниками. Сквозь колючий морозный воздух уже проступало первое весеннее тепло. Через два часа взойдет солнце, и начнется еще один день последней недели марта. Но Фостер не испытывал особого оптимизма. Он вздохнул и уловил лишь один запах — пахло неприятностями.

Когда Фостер направился по дороге, ведущей к церкви, к нему приблизилась сержант Хизер Дженкинс, чьи непослушные черные волосы были завязаны в хвост.

— Скверное дело, сэр. — У нее был сильный ланкастерский акцент, и она «проглотила» гласную в последнем слоге.

Фостер кивнул.

— Вроде того, — наконец-то отозвался он. — Совсем не похоже на того пьяницу.

Утром в прошлое воскресенье их обоих разбудили еще затемно и вызвали на предполагаемое самоубийство бродяги в парке Эвондейл. У Фостера был выходной, но никто не сообщил об этом дежурным офицерам. Он поручил Хизер разобраться с делом, а сам вернулся в постель и попытался уснуть. Прошло уже четыре дня, а он все еще сердился за то, что его тогда потревожили.