Маргаритки - Кристина Ульсон

Начало

Нет надежнее на свете… [1]

Луг всегда принадлежал ей одной, со всей своей зеленью и цветами. Договориться об этом оказалось проще простого: требовалось лишь уступить сестре комнату на чердаке летнего домика. Она и представить себе не могла, как та могла согласиться на такое — поменять луг на скучный чердак, — но вслух ничего не сказала, опасаясь, что тогда сестрице придет в голову потребовать что-нибудь еще.

Луг начинался сразу за их участком, пышный, заросший дикими травами. В далеком детстве самые высокие из них доставали ей до подбородка, сейчас же едва доходили до талии. Легким шагом, внимательно вглядываясь, она двигалась по лугу, чувствуя, как цветы и листья ласкают голые щиколотки. Цветы следует собирать, храня молчание — иначе вся затея теряет смысл. Если накануне Ивана Купалы набрать семь разных цветов и положить под подушку, то увидишь во сне суженого.

Так, во всяком случае, думала она в детстве, впервые собирая цветы в Иванову ночь. Сестра подтрунивала над ней.

— Знаю я, кого ты хочешь увидеть! Виктора! — смеялась она.

Очевидно, сестра уже тогда была наивной дурочкой. Потому что не Виктора хотелось увидеть во сне, а другого. А кого — секрет.

С тех пор она собирала цветы каждый Иванов вечер. Разумеется, она давно выросла из того возраста, когда всерьез веришь в эти сказки, но сам сбор цветов по-прежнему казался ей чем-то очень важным. К тому же, надо признать, больше заняться ей нечем. Родители с завидным упрямством уезжали отмечать Иванов день на дачу, что с годами становилось все более невыносимым. К тому же на этот раз ее позвала в гости подруга Анна. Родители Анны устраивали праздник с размахом и приглашали друзей своих детей.

Но из-за отца ей пришлось остаться дома.

— Будем отмечать, как всегда отмечали. Все вместе. И так будет, пока ты живешь с нами.

Паника охватила ее. Неужели он не понимает всей абсурдности своих требований? Да, о том, чтобы начать жить одной, ей еще несколько лет и думать нечего. От вероломной сестрички тоже толку мало: ее ведь никто никогда никуда не звал и от сидения в деревне вместе с родителями она не страдает. Более того, она точно рада странным жильцам, после сумерек выходившим из подвала на веранду, где мать опускала жалюзи, чтобы меньше заглядывали чужие.

Сама она их ненавидела. В отличие от остальных членов семьи ей ни капли не было их жалко. Вонючие оборванцы, неспособные самостоятельно строить свою жизнь, не смогли придумать ничего лучше, чем набиться битком в подвал деревенского дома. И довольствоваться жалкими крохами! Сама она никогда не была довольна. Никогда в жизни.

— Возлюби ближнего своего, — говорил ее отец.

— Радуйся тому, что имеешь, — твердила мать.

Но она уже давно прекратила слушать их наставления.

Она увидела его как раз, когда сорвала четвертый цветок. Очевидно, он выдал себя каким-то шорохом, иначе она бы никогда его не заметила. Она отвела сосредоточенный взгляд от луга и цветов, но из-за ослепившего ее света увидела лишь темный силуэт. Ни лица, ни возраста.

Она поднесла ладонь к глазам, прищурилась. Теперь ясно, кто это. Несколько дней назад, когда отец вернулся домой с новыми жильцами, она увидела его из окна кухни. Он был выше остальных. Не старше, но выше. Шире в плечах, с мощным, выдающимся вперед подбородком — похож на американского солдата, как их обычно изображают в фильмах. Мордатый.

Они стояли не двигаясь и смотрели друг на друга.

— Тебе нельзя здесь находиться, — сказала она надменно, хотя и понимала, что это бессмысленно.

Никто из подвальных жильцов никогда не говорил по-шведски.

Поняв, что он и дальше будет молчать и стоять на месте, она вздохнула и продолжила собирать цветы.

Колокольчик.

Ромашка.

Он медленно пошевелился за ее спиной. Она украдкой глянула, куда он направляется, и увидела, что он подошел ближе.

Однажды они всей семьей были за границей — единственный раз, когда они нормально съездили в отпуск покупаться и позагорать на Канарские острова. По улицам бродили бездомные собаки, гонявшиеся за туристами. Отец тогда хорошо наловчился прогонять их.

— Кыш, — орал он и бросал камень в другую сторону.

Этот трюк ему всегда удавался. Собака кидалась за камнем и оставляла их в покое.

Парень на лугу чем-то напоминал тех бездомных собак. В его взгляде было что-то непредсказуемое, плохо различимое. Может быть, злоба. Она растерялась и не знала, что ей делать. Не бросать же камень? Посмотрев в сторону домика, она убедилась в том, что ей уже было известно: родители с сестрой уехали в город купить свежей рыбы к праздничному ужину. Вот еще одна дурацкая так называемая традиция, выдуманная родителями только для того, чтобы создавать видимость нормальной семьи. Как и всегда, она отказалась ехать с ними, предпочитая спокойно собрать свой букет.

— Что тебе надо? — спросила она.

Раздраженно и с подступающим страхом. Инстинкт ее никогда не подводил — она всегда знала запах настоящей опасности. На сей раз все ее чувства говорили о необходимости взять ситуацию под контроль.

Цветы, зажатые в кулаке, кололи кожу. Не хватало только одного: маргаритки. Изысканный сорняк — так отец называл эти цветы.

Парень продолжал молчать и приблизился к ней еще на несколько шагов. Он стоял рядом, всего лишь в нескольких метрах. Лицо его медленно расплылось в ухмылке. В этот момент ей стало ясно, для чего он пришел.

Ноги среагировали быстрее мысли. Спинным мозгом она осознала опасность и в ту же секунду бросилась бежать. До границы участка было меньше ста метров, и она несколько раз позвала на помощь. Но ее пронзительный крик утонул в тишине луга. Сухая земля заглушила звук ее пружинящих шагов и шум тела, рухнувшего, когда он повалил ее после всего лишь двадцати метров преследования. Он словно все время знал, что она не уйдет от него, и позволил ей бежать только для того, чтобы самому распалиться этой погоней.

Она дралась, как зверь, когда он перевернул ее на спину и принялся срывать одежду, с такой силой и так методично, что ее разгоряченный мозг не мог не отметить, что он наверняка проделывал это и раньше.

Когда все закончилось и она вся в слезах лежала в кратере, созданном их телами посреди трав, стало ясно: ее ничто и никогда больше не утешит. В кулаке, каждая костяшка которого была изранена в отчаянной борьбе, был зажат волшебный букет. Она выпустила его из пальцев, словно обжегшись. Цветы утратили смысл. Было ясно, чье лицо будет отныне преследовать ее во сне.