Земля будет вам прахом - Майкл Маршалл Смит

Посвящается Стивену Джонсу,

который знает самые темные места в лесу и может найти оттуда дорогу в паб

Отличительная черта человека в царстве животных — это его в известном смысле бесчеловечная склонность творить зло.

Жан Бодрийяр.

Беспристрастные заметки на память V

Спасибо моим редакторам Джейн Джонсон и Дженнифер Брел за то, что помогли мне за всеми этими деревьями увидеть лес; моим агентам Ральфу Вичинанце и Джонни Геллеру; Лизе Галахер и Аманде Ридаут за поддержку, Каролин Марино за помощь на протяжении последних лет и покойному Жану Бодрийяру за десятилетие вдохновения.

И на веки вечные награду за величайшее терпение перед лицом автора получает… моя жена Пола.

Великолепный день позднего лета. На террасе дома в лесу, в пятнадцати минутах езды от Рослина, чудесного городка в штате Вашингтон, стоит человек. Дом отличный, из дубовых балок и речного камня, с уютными комнатами и высокими потолками. Широкая длинная терраса опоясывает первый этаж и клином упирается в склон. Там на простом деревянном стуле, сработанном, похоже, руками местных умельцев, сидит женщина. Она держит на руках младенца: ему девять месяцев, и он умиротворенно помалкивает. Дом и пять акров земли вокруг стоят чуть меньше двух миллионов долларов, и мужчина рад, что владеет ими, рад, что живет на этой земле. Большую часть дня он провел в кабинете, хотя сегодня и суббота, но его это вполне устраивает, потому что только готовность работать по вечерам и выходным позволяет владеть такими домами и вести в них подобающий образ жизни. В конечном счете что посеешь, то и пожнешь.

С террасы открывается прекрасный вид на большое, окруженное лесом озеро, которое местные называют Мурдо. В каких-то шестидесяти ярдах от берега начинается поросший лесом склон, и мужчина считает, что владеет и малой частью озера (той, что лежит в пределах его земли), если только озером можно владеть. На мужчине грубая хлопчатобумажная рубашка и шорты цвета хаки, в руке он держит высокий бокал с холодным пивом, и это выглядит непривычно, потому что он редко пьет дома (точнее, почти не пьет, если только кратчайший путь к успеху в очередном его предприятии не требует приглашения веселой компании), но сейчас это уместно, пиво он заслужил: разве мы трудимся в поте лица не для того, чтобы изредка давать себе маленькие поблажки — на террасе такого дома под вечер такого дня?

Мужчина видит, что у жены нет выпивки, и понимает, что она, вероятно, тоже не отказалась бы от бокала, и он вскоре спросит — не принести ли ей что-нибудь? Но пока он хочет постоять еще несколько минут, чувствуя себя частью большого мира — насколько это возможно с учетом всех жизненных трудностей. В этот момент порыв ветерка приносит на террасу слабый, чуть терпкий запах увядающих листьев, и мир на мгновение становится еще лучше. Потом это проходит, пора двигаться дальше.

Мужчина открывает рот, чтобы поинтересоваться у жены, какую выпивку она предпочитает, но замирает, хмуря лоб.

— Где Скотт? — спрашивает он.

Жена поднимает голову — она немного испугана, потому что не заметила его присутствия на террасе.

— Я думала, он с тобой.

— Со мной работает?

— С тобой в доме.

Он поворачивается и смотрит через распахнутую дверь в гостиную. Мальчика нигде не видно, хотя следов пребывания в доме четырехлетнего ребенка предостаточно — игрушки и книжки разбросаны так, словно по комнате прошел маленький смерч.

Мужчина возвращается в дом, проходит по всем комнатам. Он не торопится — осматривает все тщательно. Сына нет: ни в его комнате, ни в кухне — нигде. Нет его и в коридоре около парадного входа, в укромном уголке, который облюбовал себе мальчик, — случается, он сидит там, задумавшись над чем-то своим, явно занимающим его, но недоступным пониманию окружающих.

Мужчина, уже более поспешно, возвращается на террасу.

Жена стоит, держа на руках младенца.

— Его там нет?

Мужчина молчит, полагая, что ответ ясен без слов. Она это понимает, поворачивается и оглядывает лужайку на опушке леса. Мужчина тем временем направляется в дальний конец террасы, но и оттуда мальчика не видно. Тогда он устремляется к противоположному концу и сбегает по кедровым ступенькам.

— Когда ты видела его в последний раз?

— Не знаю, — говорит она с легким раздражением.

Он видит, как она устала. Младенец, младший братишка Скотта, все еще не спит по ночам и дает матери только пару часов на отдых.

— Может, полчаса назад? — вспоминает она. — Перед тем, как я вышла на воздух. Он был в доме. Ну там, где обычно.

Мужчина быстро кивает, снова зовет Скотта, оглядывается на дом, но сын по-прежнему не появляется. Жена, похоже, не очень волнуется, и мужчина сам не может понять, почему так встревожен. Скотт — самостоятельный ребенок, он много времени проводит наедине с собой — читает, играет или рисует. Ему вовсе не нужно, чтобы рядом был кто-то из взрослых. Иногда он гуляет вокруг дома, но держится тропинки и в лес не уходит. Он хороший мальчик, иногда шумный, но, в общем-то, послушный.

Так куда он мог запропаститься?

Оставив жену в нерешительности посредине лужайки, мужчина огибает дом и рысцой устремляется к развалинам старой хижины, про себя отмечая, что тропинку неплохо бы подмести. Он вглядывается в лес, зовет Скотта. Сына нигде не видно, и его зов остается без ответа. И только повернувшись обратно к дому, он наконец замечает его.

Скотт стоит над озером в пятидесяти ярдах от отца.

В свое время дом продавался вместе с небольшим эллингом, хотя в их семье и нет особых любителей кататься на лодке. Рядом с домом — деревянная пристань, уходящая в озеро футов на шестьдесят, туда, где уже достаточно глубоко. Сын стоит в конце пристани.

На самом краю.

Мужчина зовет жену, а сам припускает бегом. Она видит, куда он направляется, и спешит следом. Она недоумевает, потому что пристань скрыта от нее за деревьями — они темной стеной стоят на фоне воды, посверкивающей в предвечернем солнце.

Она наконец видит сына и вскрикивает, но Скотт никак не реагирует.

Мужчина не понимает, почему она кричит. Мальчик отлично плавает, иначе бы они не стали покупать дом у озера, хотя, конечно, вода в нем холодновата для плавания даже летом. Он не понимает, почему и сам несется к сыну — уже не по тропинке, а напрямик, через лес: продирается через кусты, не замечая хлещущих веток, зовет Скотта.

Если не считать их с женой криков, мир, кажется, погрузился в тишину и застыл, словно превратился в декорацию для этой сцены, словно замерли листья на деревьях, волны перестали плескаться у берега, а червяки остановились в земле.