Он придет - Джонатан Келлерман Страница 10

Майло постучался.

Только сейчас я обратил внимание, насколько тут тихо. Жилых блоков в комплексе как минимум с полсотни, а вокруг по-прежнему ни души. Ни единого признака человеческого существования.

Выждав несколько минут, он занес было кулак, чтобы постучать еще раз, но тут дверь неожиданно открылась.

– Ой, простите. Я голову мыла.

Стоявшей на пороге женщине могло быть с равным успехом как двадцать пять лет, так и все пятьдесят. Бледная шелушащаяся кожа, большие карие глаза под выщипанными бровями. Тонкие губы. Чуть неправильный прикус. Волосы темно-русые – судя по прядкам, не уместившимся под накрученный на голову тюрбан из оранжевого полотенца. Одета в выцветшую рубашку с бежево-оранжевым рисунком и рыжие штаны в обтяжку. На ногах – темно-синие теннисные туфли. Глаза ее заметались между мной и Майло. Вид у нее был такой, будто в жизни она постоянно получала тумаки и теперь отказывалась верить, что нечто подобное не случится абсолютно в любой момент.

– Миссис Куинн? Это доктор Алекс Делавэр. Тот самый психолог, про которого я вам говорил.

– Очень приятно, доктор.

Рука у нее оказалась тоненькой, холодной и влажной, и она сразу же ее отдернула.

– Мелоди у себя в комнате, телик смотрит. В школу не пошла – ну как тут после такого-то?.. Пущай смотрит, хоть отвлечется немного.

Мы последовали за ней в квартиру.

Квартира – это еще сильно сказано. Скорее нечто вроде двух больших шкафов, придвинутых друг к другу. Постскриптум архитектора: «Эй, Эд, у нас тут еще четыреста квадратных футов нарисовалось в углу, в конце террасы у номера сто сорок два. Может, пришлепнем туда крышу, воткнем пару листов гипрока и назовем это помещением для управляющего? Посадим туда какого-нибудь безответного бедолагу, и пусть не жужжит – как-никак в Тихоокеанских Палисадах жить будет, не кот начхал…»

Почти все свободное пространство гостиной занимали диван в цветочек с приставным столиком из ДВП и телевизор. На стене – обрамленная в рамку репродукция заснеженной горной вершины, судя по всему, вырезанная из рекламного банковского календаря «Сбережения и займы», и несколько пожелтевших фотографий, с которых на нас смотрели какие-то сурового вида люди с недовольно поджатыми губами. Сделаны были эти снимки, похоже, чуть ли не во времена золотой лихорадки.

– Это мои бабушка с дедушкой, – пояснила миссис Куинн.

Отсюда виднелась кухонная кабинка, из которой доносился запах жарящегося бекона. На кухонном столе я заметил большой пакет чипсов со вкусом лука и сметаны, а также шестибаночную упаковку газировки «Доктор Пеппер».

– Классно.

– Они переехали сюда в тысяча девятьсот втором. Из Оклахомы.

Почему-то это прозвучало как извинение.

Из-за некрашеной деревянной двери доносились внезапные взрывы хохота, аплодисменты, удары гонга и трескучие звонки. Какая-то телевикторина.

– Вон там она – телик смотрит.

– Спасибо, миссис Куинн. Пусть себе пока смотрит. Мы позовем ее, когда будем готовы.

– Дневные передачи ей не посмотреть, всё в школе да в школе. Вот и смотрит теперь.

– Разрешите присесть, мэм?

– Ой, да-да, конечно!

Она суетливо заметалась по комнате, придерживая полотенце на голове. Принесла пепельницу, поставила на приставной столик. Мы с Майло уселись на диван, а себе хозяйка притащила раскладной пляжный стульчик из кухни. Несмотря на худобу, ляжки у нее были довольно мясистые. Вытащив пачку сигарет, она прикурила и сразу затянулась так, что ввалились щеки. Майло перешел к делу.

– Сколько лет вашей дочери, миссис Куинн?

– Бонита. Зовите меня Бонита. Мелоди еще совсем маленькая. Только семь в прошлом месяце стукнуло.

При упоминании дочери она почему-то особенно нервничала. Жадно затягивалась сигаретой, надолго задерживая дым внутри. Быстро сжимала и разжимала пальцы на свободной руке.

– Мелоди может оказаться единственной свидетельницей того, что произошло здесь вчера ночью. – Майло хмуро посмотрел на меня.

Я знал, о чем он думает. В комплексе от семидесяти до ста жильцов, а единственный свидетель – малолетний ребенок.

– Я боюсь за нее, детектив Стёрджис. Вдруг кто узнает? – Бонита Куинн уставилась в пол, словно если долго смотреть туда, то можно раскрыть все потаенные тайны бытия.

– Могу вас заверить, миссис Куинн, что никто ничего не узнает. Доктор Делавэр уже много раз выступал в роли специального консультанта полиции. – Врал Майло совершенно бесстыдно и бойко. – Он хорошо понимает, что все нужно держать в секрете. А потом, – протянул руку и похлопал ее по плечу (мне показалось, что сейчас она взовьется к потолку), – все психологи работают со своими пациентами только на конфиденциальной основе. Так ведь, доктор Делавэр?

– Именно так. – Сейчас явно не стоило влезать во всю эту мутоту касательно прав детей на личную жизнь – когда это конфиденциально, а когда нет.

Бонита Куинн издала какой-то странный писк, который я затруднился интерпретировать. Больше всего он походил на те звуки, которые издавали лягушки на наших лабораторных работах по физиологической психологии – сразу перед тем, как иголка шприца протыкала им череп.

– А этот ваш гипнотизм ничего там у ней не повредит?

Я переключился на своей голос профессионального мозгоправа – спокойный, умиротворяющий тон, который за годы был настолько отработан, что в нужный момент включался просто автоматически. Объяснил ей, что гипноз – никакое не волшебство, а всего лишь сочетание усиленной фокусировки внимания с глубоким расслаблением, что люди склонны вспоминать какие-то вещи более четко, когда они расслаблены, и что именно поэтому полиция применяет этот метод к свидетелям. Что дети более восприимчивы гипнозу, чем взрослые, потому что они менее замкнуты и подвержены фантазиям. Что это не больно, а на самом-то деле даже приятно для большинства детей и что вы не можете навсегда остаться в загипнотизированном состоянии или сделать в нем что-либо помимо своей воли.

– Любой гипноз, – заключил я, – на самом деле самогипноз. Моя роль сведется лишь к тому, чтобы просто помочь вашей дочери сделать то, что для нее совершенно естественно.

Бонита наверняка поняла не более десяти процентов из сказанного, но это, похоже, ее немного успокоило.

– Вот что правда, то правда – насчет естественного-то. Она только и делает, что мечтает всю дорогу. Грезит наяву.

– Вот именно. Гипноз – это как раз что-то вроде этого.

– Учителя постоянно жалуются, говорят, что она спит на ходу, оттого и не успевает… – Она обращалась ко мне так, будто ожидала, что я что-нибудь по этому поводу предприму.

Вмешался Майло:

– А Мелоди не рассказывала вам еще что-нибудь насчет того, что видела, миссис Куинн?

– Нет-нет! – Она выразительно помотала головой. – Мы про это с тех пор и не заговаривали.