Заговор по-венециански - Джон Трейс Страница 10

Какое-то время Тетия молчит. Затем, подтянув к груди шкуры, садится на ложе. Прислоняется стройной спиной к холодной стене; волосы черным дождем ниспадают ей на плечи.

— Тевкр, я сама не знаю. — В ее голосе звучит измождение. — Просто вынашиваю ребенка и молюсь богам: пусть он окажется твоим и пусть родится здоровым.

Тевкру этого мало.

— Что, если отец не я?

— Значит, — сердито отвечает супруга, — отец не ты.

Отвернувшись, она глядит на лучики света, проходящие в хижину сквозь плетеные стены. Потом снова смотрит на Тевкра и, протянув к нему руку, говорит:

— Тевкр, это все равно наш ребенок. Мы будем любить и растить его, как своего.

В глазах авгура вспыхивает ненависть.

— Не стану я растить ублюдка от человека, который изнасиловал мою жену! — Он выбирается из постели. — Что пришло со злом, то и приносит лишь зло. Если в тебе проросло скверное семя, мы не можем позволить ему жить.

Лицо Тетии искажается страхом. Она невольно берется за живот и чувствует, как внутри шевелится ребенок. Испуг матери, без сомнений, передался и ему.

— Муж мой, ты в гневе. Не говори таких слов.

Накинув шкуру на плечи, она встает и подходит к супругу.

Тевкр не шелохнется. Он ненавидит себя за гневные мысли и речи. И в то же время знает: он прав. Тетия оборачивает шкуру вокруг мужа, так, что их тела соприкасаются.

— Идем, ляг со мной. Возьми меня, и давай заново познаем друг друга.

Тевкр еще не остыл, но позволяет Тетии уложить себя на постель, целовать, обнимать. Покорно входит в нее. Тевкр послушен оттого, что отчаянно желает Тетию. Отчаянно желает возвращения прошлого — чтобы все стало как прежде. Он обнимает жену так крепко, как ни разу не обнимал. Целует так страстно, что обоим не хватает дыхания. И когда жена доводит Тевкра до извержения семени, оно изливается так сильно, так обильно, как никогда не изливалось.

Окутанные теплым туманом плотского наслаждения, супруги молча решают продолжить. Тетия не признается мужу в терзающем ее страхе — в глубокой, темной тревоге: что, если он прав? Что, если внутри ее вызревает семя зла и порока? А Тевкр не хочет говорить, какое решение принял: ребенка, когда тот родится, он сразу убьет.

Штаб-квартира карабинеров, Венеция

Валентина выслушивает рассказ Тома, лишь изредка прерывая его, чтобы задать вопрос, а после выходит из комнаты для допросов.

История просто невероятна.

Из-за разницы во времени с Америкой так сразу и не проверишь, правда ли Том Шэман тот, за кого себя выдает, и правда ли он совершил то, о чем рассказал.

Ну, Google в помощь.

— Что я узнала! Вы не поверите! — Прихватив распечатки из лотка принтера, Валентина спешит к столу Карвальо. — Наш свидетель — которого мы держим в третьей комнате, — он бывший священник. Убил недавно двух человек!

— Священник-убийца?

— Не совсем. Его признали героем.

Вито Карвальо разражается громким смехом.

— Герой? Убийца? Священник? Ничего себе сочетание!

— Что ж, и такое встречается. Взгляните. — Валентина передает старшему распечатки. — Судя по всему, он пытался помешать троим насильникам, напавшим на девушку. Изнасилование предотвратить не успел, но двоих преступников убил. Сам он почти все рассказал, однако я решила проверить, прежде чем делать выводы.

Вито просматривает распечатки.

— Надо же, боец! Такого падре еще поискать. Каков он из себя?

Закатив глаза, Валентина пытается как можно точнее вспомнить внешность свидетеля.

— Рост примерно метр девяносто, вес — килограммов девяносто, может, и больше. Тип он здоровый. Такой стройный, в смысле, накачанный. Лет ему тридцать — тридцать пять.

Оторвавшись от чтения, Вито бросает на Валентину предостерегающий взгляд.

— Но-но! Это священник и к тому же свидетель, а не кандидат на свидание!

— Священник он бывший.

— Зато свидетель настоящий, — отцовским тоном напоминает майор. — И уж тем более не кандидат на свидание. К тому же Интернет — помойка, не забывай. Показания американца надо тщательным образом перепроверить. Поручи это дело Марии Сантанни, она у нас любит работать с деталями.

— Si. — Валентина хватает трубку телефона.

— Да не сейчас. Сначала потолкуем с нашим героическим убийцей-священником.

— Бывшим священником! — напоминает Валентина и спешит вслед за начальником.

В отличие от Валентины Вито Карвальо у входа в комнату для допросов не задерживается. Он распахивает дверь как можно напористее, чтобы свидетель удивился посильнее. Надо же проверить, насколько он нервный.

Том Шэман сидит ссутулившись и положив подбородок на сцепленные пальцы. За торжественным входом майора Карвальо он следит одними глазами, а выпрямляется только при появлении Валентины — просто из уважения. По лицу лейтенанта видно: она проверила показания на правдивость. Впрочем, ничего другого от полицейского ожидать и не следовало. Том лишь надеется, что его наконец-то отпустят.

— Еще раз здравствуйте, — говорит Валентина и представляет старшего по званию: — Это мой начальник, майор Карвальо.

Карабинеры усаживаются за серый стол напротив свидетеля.

— Ему, — продолжает Валентина, — поручено вести дело об убийстве Моники.

— Моники?

Майор заполняет лакуны в осведомленности Тома:

— Моника Видич. Ее отец опознал труп. Монике было пятнадцать лет, и она приехала в Венецию из Хорватии.

— Отец, наверное, убит горем? Бедный человек…

Том вспоминает ужас, который пережил сам, вытащив труп из канала. А Карвальо следит за каждым его жестом, за каждым мускулом у него на лице и изгибом губ.

— Почему вы сразу не сказали, что вы священник? Что совсем недавно оставили сан?

Поерзав на стуле, Том отвечает:

— А смысл? Какая разница, кем я был — священником или финансистом?

Карвальо барабанит пальцами по столу.

— Может, и никакой. Однако уйти в отставку после того опыта, какой пережили вы, — об этом, думаю, стоит поговорить. Не находите?

— Не нашел прежде, не нахожу и сейчас.

Карвальо решает зайти с другого угла.

— Когда я стал полицейским, то разучился верить в совпадения. Для меня перестали быть правдой фразы типа: «Я проходил мимо и вдруг заметил труп». Точно так же мне с трудом верится, будто вы покинули Лос-Анджелес, оставив на американской земле два трупа, чтобы прилететь в Венецию и совершенно случайно наткнуться на другое мертвое тело. Понимаете, к чему я веду?