Девятая жизнь Луи Дракса - Лиз Дженсен Страница 10

Я видел, как Жаклин раз за разом справлялась с самыми истерзанными людьми.

– Простите, мадам, – говорю я. – Думаю, вы понимаете: было бы неразумно считать, что улучшение произойдет… незамедлительно. И все же, разумеется, не будем терять надежды.

– Поймите, доктор, ведь он буквально воскрес из мертвых. Разве это не сверхъестественный случай? Ну, помимо библейских…

Тут я поспешно ее прерываю. Мне не нравится, куда заводит нас разговор. Меня тревожит истерика в ее голосе.

– Конечно, случай необычный. Поразительный. Но, понимаете, смерть… смерть – она не такая определенная, как мы привыкли думать. Бывали случаи, когда люди тонули, а потом… Я хочу сказать, грань очень тонка. Такое бывает.

Я неловко отступаю и озабоченно гляжу на часы. Нужно идти. У Жаклин тоже полно дел – она еще не помыла голову Изабели. Сегодня к Изабель приезжает отец, чтобы сменить бывшую жену – той давно пора передохнуть. Отец Изабель живет за границей и не бывал здесь год.

– Потом увидимся, мадам Дракс, – говорит Жаклин. – Если возникнут вопросы, обращайтесь ко мне или к другим палатным медсестрам. И еще раз добро пожаловать.

Мы наблюдаем, как пышная фигура Жаклин исчезает в палате, потом мадам Дракс поворачивается ко мне и упрямо говорит:

– Это была не случайность, доктор Даннаше. И не пытайтесь меня разубедить. Это не случайность. Я знаю своего сына. Я знаю, на что он способен.

Должен признаться: как бы ни хотел я помочь этой несчастной матери, я не могу поддерживать подобных разговоров. Иногда люди вбивают себе в голову полную нелепицу. Я смотрю на бабочку-адмирала: она пролетает мимо, огибает куст лаванды и усаживается на фиолетовый люпин.

– Прошу вас принять мои извинения, – мягко говорю я. – Расскажите мне про Луи. Я должен узнать его поближе.

Она молчит, поджав губы, и я вижу, что она сдалась; наша неловкая беседа вдруг вымотала мадам Дракс. Она стоит, потупившись, а потом смотрит в открытое двустворчатое окно на сына, который лежит в глубине палаты; мадам Дракс глядит, словно впитывает новую обстановку. Ее волосы переливаются на солнце великолепием меди и золота. Мне совершенно не к месту хочется погладить ее по голове, а затем становится стыдно. Я стараюсь думать о Софи, о том, какие купить ей цветы. Циннии. Да, подарю ей циннии.

– Луи очень необычный мальчик, – тихо говорит мадам Дракс. – Он выдающийся ребенок. И мы с ним очень близки. Я даже не представляю, как жить без него. С самого его рождения мы все время… общались. Мы знали мысли друг друга. Мы были как близнецы. А теперь… – Она мучительно сглатывает.

– Да? – мягко спрашиваю я.

– После всего, что случилось, я уже думаю… – Она замолкает, смотрит на свои руки – красивые, аккуратные пальчики, ухоженные ногти со светло-розовым маникюром. Хороший признак. Несмотря на свое горе, мадам Дракс не опустилась, как это бывает со многими. Я вновь замечаю светлую полоску от обручального кольца. – Это глупо, – продолжает она. – Вы можете подумать, что я какая-то темная и суеверная. То есть образованные люди таких вещей не говорят. Но вы не представляете, какой он, мой Луи, и что ему пришлось пережить…

– Что вы имеете в виду? – Нет, я не могу удержаться: легонько кладу ладони на ее узкие плечи, смотрю ей в глаза, пытаясь понять.

– Я поверила в одну вещь про моего сына. Поймите, Луи не такой, как другие дети. Всегда был другой. И мне кажется…

– Да?

– Мне кажется, мой ребенок – он вроде ангела, выпаливает она.

И в ее отчаянных глазах вскипают слезы.

* * *

Мальчики должны беречь своих мам, чтобы они не плакали. А если маман плачет, нужно ее успокоить и сказать: прости, что все так получилось и что из-за меня твое сердце уходит в пятки, прости, что беда настигла меня и я попал туда, где ты не можешь до меня дотянуться. Я знаю, что ты пыталась это предотвратить. Я помню, как ты без конца повторяла: Я должна защитить его, должна защитить. Правда. Без врак. Ты не виновата, что не вышло.

Мальчики должны беречь своих мам, чтобы мамы не плакали, тем более если у мамы была тяжелая жизнь, а Grand-mere живет в Гваделупе, это очень далеко и туда не съездишь, и еще там растет папайя, а у нее такие семечки, немножко похожи на хомячьи какашки. И еще мальчики не должны подглядывать за мамами – это было еще до Густава, – потому что они всё поймут неправильно, начнут выдумывать всякие глупости, а потом наговорят что-нибудь другим, чтобы выпендриться, и все закончится слезами. Но иногда трудно не шпионить, потому что хочется много узнать такого, чего нет на CD-ROM'e про животных – щелкнул мышкой и смотришь, как всякие животные что-нибудь там делают, узнаешь про их Среду Обитания, чем они там Питаются, какой у них Жизненный Цикл и как они Выращивают Своих Детенышей, и тра-ля-ля. Но у меня же нет CD-ROM'a про людей – его, наверное, еще не выпустили. Потому я и шпионю, слушая, как они занимаются всякими секретными делами, делают секс (аа-аа-аа), или плачут, или спорят, или потихоньку обсуждают Дерганых Детей.

Очень хорошо использовать для этого радио-няню, у родителей есть радио-няня, чтобы я снова не умер ночью от Синдрома Внезапной Младенческой Смерти, хотя я уже никакой не младенец. Можно включить радио-няню наоборот и слушать, что они говорят, а самому сидеть в детской и есть хлопья с сушеной малиной, а родители на кухне, у них секретный разговор. Может, вы не знаете, что такое сушеная малина: ее специально высушивают холодным способом, это процесс такой.

– Мы должны сказать Луи правду, – заявляет Папá. – Прости, Натали. Но я много думал об этом в последнее время.

– И травмировать его на всю оставшуюся жизнь? – говорит Маман.

– Не преувеличивай. Пусть лучше он услышит правду от нас. Луи знает, что у нас что-то не складывается. У него бешеная интуиция. Ты же видишь, как он чувствует перепады твоего настроения. Он поймет. Он знает, как сильно я его люблю. С этим не будет проблем.

Я опускаю ложку и перестаю жевать. Мухаммед гремит колесом, и я втыкаю в колесо карандаш, чтобы оно не гремело. Мне нужно услышать – а может, не нужно.

– Он начнет задавать вопросы, – говорит Маман. – Ты же его знаешь. Один вопрос, за ним другой, а потом все больше и больше вопросов. А потом он задает вопрос, на который нет ответа.

У нее дрожит голос. Она думает: я должна защитить его, должна защитить. Наверняка сейчас она смотрится в зеркальце над раковиной. Она всегда так делает, когда думает. Это у нее думательное зеркало.

– Ну и пусть задает свои вопросы. У нас есть Перес, он поможет Луи справиться.

– Мы что, и Пересу обо всем расскажем? Про Жан-Люка и…

Ее лицо в думательном зеркале. Испуганное.

– Конечно, нет. Все не будем рассказывать.

Папá наверняка сидит сейчас за столом и чистит свой швейцарский армейский нож – ему Мами подарила на прошлое Рождество. Папá говорит, это Игрушка для Больших Мальчиков. Восемнадцать лезвий, и половина из них неизвестно для чего. Маман стоит к нему спиной, но он видит ее лицо в думательном зеркале.