Отрезанный - Михаэль Тсокос Страница 10

– А каковы результаты компьютерной томографии? – поинтересовалась доктор Сабина Яо, стоявшая за секционным столом напротив профессора.

Сабина Яо была немкой с китайскими корнями и наряду с доктором Шерцем была третьим врачом в команде Херцфельда, несшей дежурство на той неделе. Больше всего профессор любил делать вскрытия вместе с ней. Она не стремилась выделяться, и все в ней было в меру: тонкие изогнутые брови, аккуратные ногти, покрытые бесцветным лаком, звонкий голос и скромные жемчужные украшения в ушах. Он ценил ее спокойную и благоразумную манеру поведения, умение продумывать все на шаг вперед. Вот и в тот день Сабина Яо не стала дожидаться особого указания. Она заранее включила компьютерную томографию и теперь подвинула поворотный кронштейн с плоским экраном монитора так, чтобы профессор мог видеть его, не прекращая вскрытия грудной клетки.

– Видишь посторонний предмет? – уточнила Яо, стоявшая возле секционного стола на небольшой подставке из-за своего маленького роста, едва достигавшего метра шестидесяти.

Херцфельд кивнул. Предмет внутри черепа, скорее всего, был выполнен из железа, стали, алюминия или другого рентгеноконтрастного материала. Иначе на экране компьютерного томографа он не просматривался бы столь отчетливо. Предмет имел форму цилиндра и был не больше арахиса, возможно представляя собой пулю, что указывало бы в этом случае на причину смерти.

«Выстрел в голову, – подумал профессор. – Причем уже не первый на этой неделе».

В это время Шерц вынул сердце, уверенными разрезами удалил легкие из грудной клетки и положил их на стол для органов, стоявший возле секционного стола там, где кончались ноги покойницы.

– Аспирации крови не наблюдается, – установил Херцфельд, вырезав бронхи. – Ее нет ни в трахее, ни в легких. – После этого он кивнул коллегам: – Все ясно. Посмертное расчленение трупа.

Женщину изувечили уже после того, как наступила смерть. Если бы ее челюсть была выпилена из живого тела, то в глотке и гортани неизбежно оказалась бы кровь, затянутая туда при вдохе. Что ж, хотя бы от этих мучений жертва была избавлена.

В ответ, подтверждая, что информацию принял, Шерц безразлично пробурчал что-то себе под нос – ежедневное общение со смертью притупило чувства врача-ассистента. Однако Херцфельду обычно удавалось переключить его мысли на работу и вывести ассистента из своего рода транса, сравнимого с состоянием водителя, который на знакомом маршруте управляет автомобилем автоматически.

Сам же профессор старался сосредотачиваться только на трупе, вскрытие которого он проводил, оставляя все чувства и эмоции в стороне. Пауль избегал каких-либо контактов с членами семьи покойных как до, так и после вскрытия, чтобы не подвергаться их эмоциональному воздействию. Это помогало ему сохранять ясность мышления при сборе неопровержимых судебных доказательств.

Профессор никогда не делал исключений из правил, установленных им самим раз и навсегда. В частности, на последней неделе несчастные родители зверски убитой одиннадцатилетней девочки, вскрытие которой он проводил, попросили разрешения переговорить с ним, но Херцфельд, как всегда, ответил отказом.

Ведь образ плачущей матери мог побудить его к целенаправленному и даже предвзятому поиску улик, которые способствовали бы осуждению предполагаемого убийцы, а это могло привести к непоправимой ошибке. Также могло случиться и такое, что собранные профессором под влиянием эмоций доказательства вообще привели бы к оправдательному приговору. Исходя из таких соображений, Херцфельд и старался, насколько это было возможно, подавлять в себе любые чувства во время работы. Тем не менее он испытал облегчение, когда установил, что тело несчастной жертвы, лежавшей сейчас на его столе, было расчленено уже после смерти.

– Теперь приступим к исследованию содержания желудка, – ровным тоном произнес Херцфельд.

В это время раздвижная дверь в прозекторскую с шумом открылась.

– Прошу простить за опоздание, – послышался чей-то голос.

Профессор и его коллеги с удивлением повернулись в сторону входа и изучающе поглядели на вломившегося в помещение высокого молодого человека, спешившего к ним семимильными шагами. На нем был такой же, как и у остальных патологоанатомов, синий рабочий халат. Однако создавалось впечатление, что он ему несколько маловат.

– А вы, собственно, кто? – обратился к молодому человеку Херцфельд.

Тот направлялся прямиком к профессору и с каждым шагом казался все моложе. На первый взгляд незнакомцу можно было дать лет двадцать пять, но когда он подошел совсем близко, стал выглядеть всего лишь на двадцать. Своими тонкими, зачесанными назад светлыми волосами, круглыми очками, висевшими на кончике носа, и дерзко выступавшим подбородком он напоминал зубрилу из числа студентов первого семестра, которые всегда занимали на лекциях профессора места в первом ряду, стараясь постоянно быть у него на глазах в надежде получить более высокую оценку на экзамене.

– Ингольф фон Аппен, – представился молодой человек и с самым серьезным видом протянул профессору руку для приветствия.

– Хорошая идея, – отозвался Херцфельд.

Произнеся это, он выдернул свою руку из вскрытой нижней части живота трупа и схватил испачканными кровью резиновыми перчатками протянутую руку. Его опухшие от полученной накануне травмы пальцы пронзила резкая боль, но удовольствие от преподанного нахалу урока того стоило.

На несколько секунд юноша растерялся и изменился в лице, но затем сделал хорошую мину при плохой игре, дружелюбно улыбнулся и произнес всего лишь одну фразу, которая ясно дала понять Херцфельду, что профессор сделал большую ошибку, выставив его недоумком перед своими коллегами.

– Рад с вами познакомиться, господин профессор, и большое спасибо, что вы откликнулись на просьбу моего отца, – заявил молодой человек.

«Фон Аппен! Чтоб меня черти взяли! – ужаснулся тому, что натворил, Херцфельд. – И как я мог не обратить внимание на такую фамилию?»

Только сейчас профессор вспомнил, что в начале этой недели президент Федерального ведомства уголовной полиции лично просил его ради всех святых максимально предупредительно отнестись к сыну сенатора по внутренним делам и оказать ему самый теплый прием. За последними событиями он совсем забыл об этом, и вот теперь в самом начале практики сына сенатора Херцфельд выставил молодого человека в весьма нелепом свете!

Пока профессор думал, не усугубит ли он и без того конфузную ситуацию, если подаст юноше платок, Ингольф фон Аппен уже вытер руку о край халата и в радостном ожидании поправил сползшие было очки в никелевой оправе.

– Дамы и господа! Прошу не беспокоиться на мой счет и продолжать вашу работу, – нараспев произнес он тем самым гнусавым голосом, который, похоже, прививали отпрыскам богатых родителей еще в частном детском саду.

Согласно сообщениям прессы, отец Ингольфа, прежде чем стать сенатором по внутренним делам, возглавлял фирму по производству охранных сигнализаций и заработал на этом деле миллионы еще до того, как, заняв столь высокий пост, начал использовать возможности своего ведомства по дальнейшему запугиванию простых граждан (способствуя тем самым развитию своего бизнеса).