Как закалялась жесть - Александр Щеголев Страница 11

— Заткнись, ты, дерево!

16.

На десерт подали горячий шоколад с круассанами. Елена нехорошо глянула вослед удалившемуся повару, с подозрением понюхала чашку и сказала:

— Я тут прочитала, что «любовь — это более-менее непосредственный след, оставленный в сердце элемента психической конвергенцией к себе универсума». Конец цитаты. Наконец-то все стало ясно, и мне сразу полегчало. Спешу поделиться с вами, а то так необразованными и помрете.

Борис Борисович тонко улыбнулся.

— А вот Наталья Бехтерева утверждает, что любовь — это особая форма невроза, с особой симптоматикой, — сказал он. — Тоже вполне работоспособная формулировка.

— Вам бы, молодежь, все насмехаться над святыми вещами, — укоризненно сказала Эвглена Теодоровна. — Не била вас жизнь своей десницей. Любовь — это несчастье и слезы, а зачастую, милые дети, это смерть.

Отчего-то хозяйка дома вышла к обеду мрачной, растерявшей привычную яркость. Странным взглядом она посматривала на дочь, и черты ее лица при этом хищно обострялись.

— Вероятно, уважаемая Эва Теодоровна имеет в виду неразделенную любовь, — сказал Борис Борисович. — В этом случае главное — правильно поставить диагноз. И назначить лечение. Синдром «несчастной любви» резко уменьшает выработку серотонина, а его недостаток в мозгу вызывает депрессию. Есть вполне доступные средства, которые заставляют гипофиз увеличить выработку серотонина, и в результате — состояние человека резко улучшается. Несчастная любовь проходит.

Помолчали.

— Кстати, все это правда, — добавил Борис Борисович.

Он отщипывал круассан мелкими кусочками и отправлял себе в рот.

— Известно ли вам, дражайшая Елена, — снова заговорил гувернер, — что шоколад — это хорошее лекарство от любовных страданий? — он показал на ее чашку. — В шоколаде содержится фенилэтиламин. А это как раз то самое вещество, которое стимулирует выработку серотонина. Вот что думает о любви позитивистская наука.

— Фантастика, — покивала Эвглена Теодоровна, думая о своем. — Объясните мне, как врач, хороший пациент — это кто?

— Хороший пациент — тот, которого редко видишь, — ответил Борис Борисович.

— Я-то серьезно спросила. Мы тут поспорили… Вы когда собираетесь в театр?

— Завтра, — гувернер сразу прекратил есть. — В Большой. Или планы изменились?

— Ненавижу театры, — вставила Елена. — Особенно Большой.

— Нет, ничего не меняется, — сказала Эвглена Теодоровна. — Просто если моя дочь вздумает сбежать — заприте ложу.

— Может меня еще и к креслу привязать? — сказала Елена.

— Почему бы нет? Так и сделайте, Борис Борисович.

— Существует более эффективный способ, — сказал гувернер. — Называется «фармакологическое связывание». Берем, к примеру, аминазин, атропин и спирт… — он осекся, поймав взгляд хозяйки.

Вошел менеджер Руслан, оправляя синий пиджак.

— Какой-то мужик, — доложил он. — Незнакомый. Без машины, без охраны.

— Чего хочет? — спросила Эвглена Теодоровна.

— Говорит, шел мимо и решил зайти.

— Гони в шею.

— Просил передать, что его фамилия Неживой.

Эвглена Теодоровна встала.

Нет — вскочила, сдернутая со стула невидимой нитью.

— Как?..

Ее голос внезапно сорвался.

— …пропусти!

— В кабинет?

— Сюда, сюда!

Она так и стояла, ожидая. Когда гость появился в столовой, она прошептала: «Виктор Антоныч…» и сорвалась с места. Снова встала, пробежав едва ли пару метров, и снова кинулась вперед. Она обняла вошедшего мужчину, уткнувшись лицом ему в плечо, — только потом успокоилась.

Обитатели дома никогда хозяйку такой не видели.

Человек по фамилии Неживой был высок, широкоплеч и поджар. Серый костюм, шитый на заказ, очерчивал фигуру атлета. Рубашка и галстук — в тон костюму. Короткие, с залысинами, волосы — не светлые, не седые, а белесые и прозрачные, словно стеклянные. Рубленые нос и скулы. Устрашающе выдвинутые брови нависали над бесцветными маленькими глазами. Лет ему было этак сорок пять.

Он производил впечатление.

Человек в сером развел руками, как бы извиняясь за поведение женщины; обнимать ее он не стал…

Елена тоже поднялась. Виктор Антонович, думала она. Антонович — ладно. Но — Виктор… В ее висках застучало.

Эвглена Теодоровна отступила на полшага, взяла мужчину за руку и, не сводя с него глаз, торопливо заговорила:

— Знакомьтесь, это мой старый друг… это моя дочь Елена, а это… ну, в общем, неважно. (Ох, как она на него смотрела! ) Пойдемте, Виктор Антоныч. Пойдемте скорей. Или вы голодны?

— Я не столько старый, сколько подержанный, — сказал гость. — Приятного всем аппетита. Подожди, подруга, не тяни, оторвешь конечность…

Он обогнул стол и вдруг оказался возле Елены. Как будто сильный зверь прошел по залу. Неудержимая мощь.

Взгляды девочки и мужчины встретились.

Бесцветные глаза ничего не выражали, однако Елена ощутила нечто. Как укол аскорбинки. Больно, но безопасно.

— Вся в тебя, — обернулся Неживой к Эвглене Теодоровне. — Чиста, как моча младенца. Кстати, мочевой пузырь не беспокоит? — обратился он уже к Елене.

Это было сказано с абсолютной серьезностью. Занятная манера общаться — обрушить на собеседника заведомую чушь и наблюдать за реакцией. Проверять людей на вшивость Елена тоже любила.

— Пока нет, — она спокойно ответила.

— На улице похолодало, рекомендую надевать под низ теплое белье. Здоровый мочевой пузырь — главное достояние женщины. В школах, п-твоить, надо не сменную обувь требовать, а поставить на входе крепких парней вроде меня, чтобы проверяли каждую девчонку — что там у нее под юбкой, по сезону ли одета. Как ты относишься к теплому белью?

— Положительно, лишь бы было чистым. Как моча младенца.

Неживой сморгнул: наверное, ожидал чего-то другого, хоть каплю смущения. Не дождался.

— Как ты со взрослым человеком разговариваешь! — взвизгнула Эвглена Теодоровна.

— Тихо, не звени, — поморщился гость. — Всё под контролем… Ну, пошли, покажешь, как ты живешь, — он вернулся в хозяйке дома. — Пообедаю я, с вашего позволения, в нашей ведомственной столовой. В обеде что главное? Не отравиться и не подавиться. Поэтому важно, чтобы поблизости был врач. Еще раз приятного аппетита. Надеюсь, в этом прекрасном месте есть хотя бы один врач…

Мать со своим «старым другом» ушли. Елена села. Сердце стучало в горле. Десерт в рот не лез — ни шоколад, насыщенный фенилэтиламином, ни, тем более, круассаны.