Аполлоша - Григорий Симанович Страница 11

– Чем? – не на шутку разволновавшись, тревожным шепотом спросил Игнат.

– Вы что, забыли, какие времена за окном? – При этом оба инстинктивно взглянули в сторону штор, оставляющих широкий просвет, через который пробивалось не по-осеннему щедрое солнце… – Грабежи, убийства, разбойные нападения, аферы. Господи, Иван Петрович, вы как будто газет не читаете, телевизор не смотрите!

– Почему же? – обиженно отреагировал Игнат, действительно не слишком жаловавший СМИ. – Наслышан, читал, знаю.

– И потом… Допустим, вещь музейная. Где взяли?

– Семейная реликвия. Переходила из поколения в поколение. Прадед – археолог откуда-то привез.

– Во-о-от, дорогой вы мой, тут основная проблема и всплывет. А вдруг известный музей где-нибудь во Флоренции сто пятьдесят лет числит ее пропавшим экспонатом? А вдруг потомки частного коллекционера в каком-нибудь Лондоне на документах докажут, что это им принадлежало в одна тысяча восемьсот лохматом году? Или, скажем, правительство Турции обратится в международный суд с претензией, что этот бронзовый шедевр был вывезен нелегально с их территории, некогда называвшейся… Ну и так далее… И тогда – ни денег, ни покоя, ни удовольствия от владения вещью. В любом случае мой вам совет: поелику возможно – полная конфиденциальность, – продолжил Малян. – Простите, много ли народу знает о вашей статуэтке, если не секрет?

– Да никто и не знает. Один живу. Овдовел.

– Примите сочувствие, уважаемый. Вот и я один, но всего лишь в разводе, – понимающе вздохнул «эксперт», с тоскою воззрившись в пространство кабинета. – На порог не пускают, дочь раз в месяц вижу. (Он горестно вздохнул, это было и в самом деле правдой, позволившей достоверно выйти на доверительную интонацию, – Малян поймал вдохновение). Так вот, к нашим баранам, как говорят на моей исторической родине в предгорьях некогда нашего Арарата, – снова перейдя на заговорщицкий лад, зашептал Роберт. – Если коллега, о котором я упоминал, подтвердит мое предположение и эта штука серьезных денег не стоит, решайте сами, в зависимости от ваших материальных потребностей. Если же я ошибаюсь, что вряд ли, но дай-то бог, я окажу вам неофициальную надежную помощь в реализации вещи помимо всяческих салонов и тем более аукционов. И поверьте, дорогой, вы получите реальную цену, все сполна, оставаясь в полной безопасности. Вы имеете дело с интеллигентным порядочным человеком. Мне омерзителен любой криминал, но у нас, у антикваров, свои представления о правилах сделки, и я всю жизнь придерживаюсь старомодных принципов: честь и репутация превыше всего.

– Ну хорошо, а что я должен сделать? – наивно поинтересовался Игнат.

– Вы – ничего. Я даю вам расписку. Лично я, а не салон, если, конечно, вызвал у вас доверие. Вы оставляете мне вещь на три-четыре дня. Все строго между нами. Дальше я звоню, мы встречаемся, но уже не здесь. Где – договоримся. Если есть серьезный предмет для переговоров, прибудет тот специалист, о котором я упоминал. Если нет, я просто верну вам статуэтку, сообщу о ее, скорее всего, скромной продажной стоимости, и дальше – на ваше усмотрение. Еще раз подчеркну: строго между нами. Иначе вы подведете себя и меня.

Игнат совершил в своей жизни массу глупостей. И теперь как никогда близок был к тому, чтобы сделать величайшую, рекордную. Он открыл было рот, чтобы сказать «пишите!», и тут… что-то необъяснимо властное, потустороннее, но почти физически ощутимое сдавило грудь, стеснило дыхание, бросило в жар.

«Эксперт» заметил перемену в нем и даже поинтересовался:

– Что с вами?»

– Да нет, все нормально, – рассеянно ответил Игнат, пытаясь осознать происходящее с ним или в нем. Он сидел молча с полминуты, глядя мимо собеседника, и вдруг отчеканил твердо и решительно, с былой военной беспрекословностью: – Мне надо подумать. Сутки. Трудный шаг. Семейная реликвия – не что-нибудь. Давайте ваш телефон. Свяжусь с вами завтра в пятнадцать ноль-ноль.

Малян, словно выполняя команду на плацу, от неожиданности резко выхватил из переднего кармана пиджака визитку и протянул. Игнат взял, почему-то попрощался старорежимным «честь имею!» и бодрым шагом покинул кабинет.

Роберт Гургенович выждал десяток секунд и стремительно набрал номер на мобильном.

– Додик, слушай сюда! Выходит из салона, высокий, пузатый, серая куртка, кепка, лет шестьдесят, сумка синяя спортивная, большая. Отследи – кровь из носу. Упустишь, зарежу. Нужен адрес, понял? Все…

Додик, бывший борец классического стиля в среднем весе, а ныне шестерка у Хозяина, приданная Маляну, завел свою вишневую «ауди», что была припаркована в двадцати метрах от салона «Наследие», и тотчас увидал Игната, уверенно отворяющего парадную дверь. Он медленно поехал следом, профессионально держа дистанцию.

Объект бодро вывернул с Дронова переулка на проспект и прямиком направился к подземному спуску в метро, что был метрах в ста. Додик довольно ухмыльнулся, тормознул сразу за поворотом на проспект в неположенном месте, закрыл машину и вышел, предвосхищая легкую работу.

Но тут случилось непредвиденное. Не дойдя пяти метров до спуска в метро, объект внезапно метнулся к проезжей части и, с лету, без церемоний распахнув дверцу, нырнул в стоявшее у перехода синее такси. Додик на секунду застыл от неожиданности, но тотчас среагировал и бросился назад, к «ауди». В этот момент такси тронулось. Додику хватило секунд двадцать, чтобы домчаться до машины и дернуть дверцу. Но закрыть ее он не успел. Он почувствовал легкое сопротивление и, резко подняв голову, почти уткнулся в умильно улыбающуюся ряху гаишника. Одной рукой тот чуть придерживал дверцу, а другой отдавал честь.

Он только начал представляться, когда Додик с ловкостью фокусника выдернул из барсетки пятьдесят долларов и внедрил в карман блюстителя с громкой мольбой: «Очень тороплюсь, дорогой!» Но блюститель никуда не торопился.

«Роберт меня убьет, – мелькнуло в сознании. И мгновенно ясной сделалась причина грядущей расправы: – Я даже не запомнил номер, мудак!..»

Тем временем Игнат ехал домой, крепко держа на коленях реликвию семьи. Он не пытался объяснить себе, почему решительно покинул салон, почему вдруг сел в такси, хотя до метро «Тургеневская» всего четыре остановки с одной пересадкой. С какого-то момента он действовал то ли по наитию, то ли по велению свыше. Вроде бы вполне убедительное и логичное предложение этого Роберта почему-то разбудило в душе непонятную тревогу, вызвало обратный эффект.

Дома Игнат извлек Аполлона и поставил его на письменный стол. Он принял решение. Скульптура останется при нем. Ее унаследует Гошик, когда урна с Игнотовым пеплом погрузится в могилу на Востряковском кладбище рядом с могилами предков. Если же Гошке раньше суждено – музей получит, или Костик Дашин, или даже Любаша, или кто угодно. Ему, Игнату, будет уже все равно. Но не при его жизни. Кощунства не совершит, своими руками он эту семейную связь времен не порвет, нет. Ни за какие деньги. Тем более что этот Роберт вряд ли ошибается: миллионов она не стоит.