Живыми не брать! - Татьяна Вагнер Страница 11

– Штурмовой винтовки у вас случайно нету?

– Чего?

– Автомата!

– Нам такое без надобности, мы здесь только со зверьем воюем.

– А я думала, вы с Черным шаманом воюете.

– Шаман пуль не боится… Держи!

Макарий перебросил мне карабин: именно такой я вижу первый раз, но оружие вполне современное, не то что допотопная двустволка, как у Настасьи Васильевны. Не уверена, что попаду – но выстрелить из него я определенно смогу.

Мы спешились у поваленной сосны.

Снега в лесу практически не осталось, липкие весенние листочки покрывали кустарники, как зеленые облака. Стрекотали беспечные птички, где-то рядом без устали стучал клювом дятел, а тучи мошкары противно жужжали. Макарий вытащил специальные ремешки, хитрым образом спутал лошадям ноги. Кони остались пощипывать свежую молодую зелень, а мы перебрались через бурелом. Высохшие, колючие ветки скрывали вход в другой мир – тихий, безрадостный и мертвый…

Под ногами вместо травы захрустел песок, перемешанный с сухой хвоей, щебенкой и битым кирпичом, отсюда начинались длинные ряды могильных холмиков. Они казались бесконечными – они терялись в лесной поросли, убегавшей к серым скалам. То там, то сям торчали покосившиеся кресты или палки с выцветшими табличками. Могилы разделяли узкие проходы, в которых скапливалась мутная вода, земля местами осыпалась, человеческие кости обнажились и торчали наружу.

Над кладбищем стояла такая тяжелая и влажная тишина, что голова закружилась, я глубоко вдохнула и повернулась к нему спиной.

Напротив зелени было еще меньше – хилые деревца неуверенно пробивались среди обломков бетона и приземистых длинных строений. Доски, из которых они были сколочены, стали серыми, как щебень, от времени и непогоды. Окна выбиты, а крыши давно провалились, огонь выжег часть построек, превратив их в черные остовы, из которых бессмысленно торчали громадные гвозди. Кое-где хрипло поскрипывали огрызки колючей проволоки.

Но… Заброшенный поселок отделяла от кладбища железнодорожная насыпь!

Усталость как рукой сняло, я бросилась к рельсам, но сделала шаг и остановилась.

Дорога вела в никуда!

Рельсы обрывались над глубоким оврагом.

Я заглянула в него – расщелина узкая, но глубокая, как горная пропасть. В сумраке, на самом дне, поблескивала вода. Когда-то над оврагом был переброшен стальной мост, его покореженные обломки до сих пор выступают из воды.

Противоположный берег оврага ниже того, на котором я стою. Там тоже есть рельсы: вывороченные и ржавые, они тянулись среди убогих серых построек, кое-где подмятых упавшими деревьями. Сухие стволы лежали полукружьями, как будто их скосили гигантской косой. Ни одного живого кустика! Ни единой травинки. Земля под сухостоем иссохла, ее рассекают глубокие трещины и овраги поменьше. Дальше лежит большое озеро. Закатное солнце отражается в воде, и озеро похоже на кровоточащую рану, а лес за ним стоит черный и злой.

– Осторожно! Стой, где стоишь! – крикнул Макарий.

Он поднял с земли обломок кирпича и бросил его в овраг. Тот с жирным плеском упал на дно. Большой кусок грунта ухнул с берега вниз следом за кирпичом. А гравий со змеиным шипением посыпался прямо у меня из-под ног. Я замерла на насыпи, разглядывая обломки рельс и пытаясь решить, что делать дальше.

Но в голове только монотонно, как рой мошкары, гудело: «Отсюда нет пути… Нет никакой дороги… Нет!»

Макарий протянул мне руку:

– Спускайся, только смотри, не прыгай!

Я послушно съехала вниз, толстые подошвы зашуршали по насыпи.

– Земля здесь зыбкая, прямо из-под ног уйти может, – объяснил мой провожатый. – Под нею в прежние времена каторжане шахты рыли. Снег тает, дожди идут, вода песок вымывает, когда и где земля обрушится – никак не угадать. Сама видишь – кругом овраги!

Голова у меня совсем разболелась – я потянулась к лужице с более-менее чистой водой, хотела зачерпнуть, чтобы умыть лицо, но Макарий крепкой рукой удержал меня:

– Неможно здесь ничего трогать! Волдыри на руках пойдут. Здесь вообще неможно долго. Голова закружится, кровь носом пойдет…

Когда мы снова перелезли через бурелом, я в изнеможении опустилась на траву и пробормотала:

– Навь… Откуда она взялась?

– Старые люди рассказывают, в давние времена, сто лет назад или больше, – кто теперь упомнит? – по всем северным лесам были устроены каторжные работы: рудники, шахты и подземные заводы, а между ними тянули магистраль для поездов длиною, считай, от моря до моря. – Макарий протянул мне фляжку, я набрала воды в ладонь и умыла лицо. – Тьму народа на стройку согнали, мерли они без счета, и хоронили их в нави.

Я оглянулась на поваленные деревья, отделявшие нас от нави, и поежилась. Кажется, кто-то неотрывно смотрит на меня прямо из сухих веток!

– Но что-то у них не заладилось, – продолжал Макарий. – Случился здесь взрыв. Да такой, что земля задрожала, раскололась. Из той щели вылетел огненный шар, повалил деревья и все пожег – много и людей, и зверья погубил, ни травинки живой не оставил.

– Как же Форпост уцелел?

– По нашей вере и молитвам Стрибог [9]со своими светлыми духами заступились за наших прародителей. Ветер отвернул огненную напасть от нашей Слободки, но все пути в наши места с тех пор закрыл, дабы вера наша в чистоте пребывала.

Действительно, все сухие деревья были повалены в одну сторону. Чтобы лишний раз убедиться, я оглянулась на бурелом, среди веток мелькнули ледяные волчьи глаза, клок серой шерсти – я вскочила, вскинула ружье, выстрелила и крикнула:

– Волк! Там волк!

Макарий с сомнением покачал головой, но все же подошел к поваленному дереву, поворошил дулом ружья сухие ветки, наклонился и поднял за уши убитого зайца:

– Крепкая у тебя, Нюта, рука! Держи свою добычу…

Озадаченно разглядываю упитанную тушку:

– Но я видела. Там прятался волк и смотрел на нас! Глаза сверкали как куски льда…

– У волка глаз желтый или рыжий как огонь, да неоткуда волку здесь взяться. По сию пору ни зверю, ни человеку за навь хода нет! Примерещилось тебе, Нюта, оно и не дивно. Места здесь скверные, смеркается, пора ехать!

Он подсадил меня на лошадь, мы двинулись к Слободке. Честно говоря, мужики мне никогда не помогали с такой ерундой. Я в состоянии сама перелезть через обломки дерева, спуститься с холмика высотой полметра или забраться в седло. Поэтому я чувствую себя неловко, когда говорю с Макарием:

– Но эта… гм… навь должна где-то кончаться?

– Где навь кончается, про то никому не известно. Никто туда не ходил, а если кто и ходил, то не вернулся…