Дочерь Божья - Льюис Пэрдью Страница 11

Сет сплюнул, нажимая на смыв, и подошел к зеркалу рассмотреть себя поближе. Всю жизнь он выглядел моложе своего возраста. Коллеги в полиции звали его «паренек». В последний раз бармен потребовал у него документы, чтобы посмотреть, совершеннолетний ли он, через месяц после выписки из госпиталя. Тогда ему было двадцать девять, и пули разорвали ему грудь, спину и почку, но он все еще выглядел подростком. Двадцать девять, а его списывают из-за полной нетрудоспособности. Врачи сказали, что он, возможно, не будет способен нормально передвигаться до конца жизни. Но всего через год он был в лучшей спортивной форме, чем любой призывник их академии. Однако бюрократические правила оказались еще крепче, и он так и не вернулся на прежнюю работу.

Но даже тогда, в худшие дни, в одиночестве, в боли, без любимого дела, даже при всем этом он все равно выглядел как юнец. Теперь, когда исчезла Зоя, похоже, годы его настигли, и каждый из его тридцати семи лет оставил на лице свой отпечаток.

Сет прошел на камбуз, открыл холодильник и замер, уставившись на его содержимое пустым взглядом — перед его глазами проходили события того лета. Он пробыл в Цюрихе до начала учебного семестра в Лос-Анджелесе. Но несмотря на упорное, почти двухмесячное расследование, ему нечем было похвастаться, кроме запредельных счетов «Озерного рая», беглого разговорного немецкого языка, доброй дружбы с полицией Швейцарии и деловых отношений с сотрудником американского консульства в Цюрихе.

Американец Джордж Страттон стал его незаменимым гидом в дипломатическо-бюрократических джунглях, сплошной стеной обступивших Сета, который делал неофициальные, а следовательно, не соответствующие правилам запросы о своей жене, пропавшей в незнакомой стране. К тому же Страттон стал его постоянным, хоть и скучноватым партнером по теннису.

Сперва Риджуэя оттолкнуло бурное сочувствие Страттона, который со своим горячим желанием помочь выглядел то ли голубым, то ли консульской нянькой, следящей, чтобы неразумный дитятя — бывший полицейский — не совершил каких-нибудь глупостей. Но прошло лето, и Сет понял, что Джордж Страттон — всего лишь одинокий соотечественник, за неимением жены тоскующий по старым добрым Штатам.

Благодаря стараниям Страттона, Риджуэй получил разрешение на осмотр пожарища на месте особняка в Кройцлингене, до того как туда прибудет бригада по расчистке. Три недели Сет мелким ситом просеивал пепел и головешки, с каждым днем все больше убеждаясь, что местные полисмены во всем были правы.

И все же в конце каждого дня что-то на этом пожарище его цепляло. В конце концов, за день до того, как бульдозеры должны были сровнять с землей пепелище, до него дошло: ведь это был особняк богатого коллекционера с одним из самых значительных собраний в Швейцарии, а в руинах не осталось ни обгоревших рам, ни черепков, ни стекла, ни единого фрагмента холста, подрамника или хотя бы проволоки или кронштейнов, на которых должны были висеть картины. Огонь, как Риджуэй знал по опыту своих расследований поджогов, редко уничтожал все дотла. А в Кройцлингене он не нашел вообще ни одной головешки от подрамника или подгоревшего куска проволоки. Создавалось впечатление, что всю коллекцию вынесли до пожара.

Местные власти не приняли во внимание найденное Сетом косвенное доказательство поджога и отказались остановить бульдозеры строителей. Их терпение истощилось, и жалость к потерявшему жену американцу их больше не сдерживала. Они заявили, что он непременно получит ответы на все интересующие его вопросы, если только прекратит заваливать их своими версиями и совать нос не в свое дело.

Надеяться больше было не на что. Он посмотрел, как бульдозеры сровняли с землей его последнюю зацепку, оплатил счета, попрощался со Страттоном и отправился домой читать лекции.

Риджуэй высыпал холодные остатки кофе и засыпал зерна в кофемолку. Лекции шли из рук вон плохо. До Цюриха он всегда был востребован как преподаватель — и студентами, и коллегами с факультета. Он никогда не пропускал занятия и всегда давал свежий, интересный материал; в общем, на его лекциях не скучали.

После Цюриха все изменилось. В этом учебном году он пользовался своими прошлогодними записями… если не забывал их дома. Тони Брэдфорд, руководитель кафедры, взявший его на работу восемь лет назад, стал интересоваться, нет ли у него проблем с алкоголем.

Однако была проблема похуже пьянства — неопределенность. Если бы он только знал наверняка, жива ли Зоя, ему было бы понятно, что делать со своей жизнью.

Риджуэй засыпал свежемолотый кофе в контейнер, залил кувшин воды и включил кофеварку. Потом стоял и тупо смотрел, как она работает. Через какое-то время шипение и бульканье агрегата достигло его сознания, и он обратил внимание на серо-белые полосы шторма за иллюминатором. Мгновение виден борт судна, пришвартованного по соседству, а в следующее мгновение — лишь пляшущие черно-белые сполохи, как по телевизору, когда заканчиваются передачи.

Несколько минут он глазел на шторм, затем повернулся и подошел к столу, где стопкой лежали его лекционные материалы, не тронутые с прошлого занятия. Он взял их с гадливостью — как уродливого ребенка, которого полагается любить, но который, кроме отвращения, не вызывает никаких чувств. Сел положил перед собой папку и раскрыл планы занятий. Бегло просмотрев пару страниц, Сет понял, что сегодня ему на них глубоко наплевать — как, впрочем, и в любое другое утро после Цюриха.

Бессмысленным взглядом Сет скользил по желтоватым страницам, испещренным пометками, поправками и комментариями. Сегодня он должен был рассказывать об истоках антисемитизма в христианской догматике. Только вот сил у него не осталось ни на антисемитов, ни на христиан, ни на студентов, которые готовы были зубами выгрызать знания из его головы. Встречаться с ними было выше его сил.

Кофеварка рассталась с последней каплей заваренного кофе и выпустила струйку пара откуда-то из-под крышки. Совершенно разбитый после ночи, Риджуэй снова скрепил листы с лекционными материалами и понуро побрел к телефону, который висел на стене камбуза. Набрал номер кафедры. Трубка раздраженно прогудела ему в ухо.

— Кафедра философии, миссис Брэдфорд у телефона. — Трубку взяла секретарша. Карен Брэдфорд была очаровательной женщиной, сохранившей в свои сорок с хвостиком изящные формы и элегантность движений.

— Доброе утро, Карен. — Риджуэй постарался ответить самым приветливым голосом. — Дэвид там далеко?

— Доброе утро, Сет, — ответила Карен, чье беспокойство чувствовалось даже по телефону. — Как ты?

— А, так… ничего, ничего… беря все во внимание.

— Хорошо. Профессор Дэвис вроде на месте. Сейчас соединю.

Но вместо резкого щелчка допотопной мини-АТС Риджуэй услышал лишь тишину. Его звонок подвесили в режим ожидания. Прижав трубку ухом к плечу, Сет налил себе свежего кофе в любимую кружку, которую подарил ему его первый напарник. С одной стороны на ней значились его имя и звание — тогда он был сержантом, — а с другой два мультипликационных грифа, сидящих на ветке, и подпись: Какое, к черту, терпение? Сейчас пойду и убью кого-нибудь. В другое время, в другой жизни эта надпись заставляла Риджуэя улыбнуться.