Лучшее, что может случиться с круассаном - Пабло Туссет Страница 11

– Нет. Приезжай, и я тебе все объясню, сейчас я не могу никуда выйти. Я сама бы к тебе приехала, но не могу.

Восчувствовав весь драматизм положения, я понял, что нечто необычное происходит в нарастающем темпе и без перспектив на улучшение. Я обменялся с Lady First в общей сложности тридцатью семью словами с того далекого дня, когда она вышла замуж за моего Неподражаемого Братца, и вдруг теперь она просит, чтобы я приехал к ней ради каких-то признаний. Странно, очень странно; однако все было возможно с тех пор, как The First начал бросаться деньгами, стал говорить «пожалуйста» и перестал появляться в конторе, прикрываясь мнимой болезнью. У меня мелькнула мысль, что, может быть, дело в какой-нибудь интрижке. Все совпадало вплоть до одновременного исчезновения The First и его секретарши. Все совпадало, кроме меня. Какое отношение я имел ко всем этим супружеским конфликтам своего братца? Однако я заметил, что начинаю испытывать своего рода любопытство, безусловно болезненное.

– Отлично, сейчас зайду.

– Слушай, если встретишься с родителями, ничего им про это не говори. Если спросят, отвечай, что Себастьян болен. Всего пару дней, ладно? И когда кто-нибудь еще спросит – тоже.

Просьба прозвучала почти в приказном тоне.

– Ты просишь меня врать?

– Послушай, Пабло, давай начистоту. Мы с тобой никогда особо не ладили, так что, если я поступаюсь своим достоинством и прошу оказать мне любезность, у меня есть на то серьезные основания.

Такая откровенность – вот уж чего никогда не замечал за Lady First. Но просьба действовать осмотрительно подкрепляла мою версию о том, что речь идет об измене. И, признаюсь, подобная возможность меня пленила: The First, выступающий как главное действующее лицо скандала на сексуальной почве, тайная связь с секретаршей, какой позор; или еще лучше: роман с молодым мулатом, ударником поп-группы, недавно прибывшей из Гаваны; или уж совсем круто: The First, замешанный в дело о зоофилии и некрофильской секте, фото которой появляется на первых страницах всех газет Галактики: ночное сборище на кладбище Монт-жуик, достопочтенные горожане, одетые как drag-queens, [11]в туфлях на толстенных платформах, и Он – накрашенный, с подведенными глазами, с гримасой отвращения целующий в зад козу… В то же время я не слишком-то обольщался. В конечном счете даже связь с секретаршей была под большим вопросом. Она производила впечатление девушки благоразумной и не только служила украшением конторы, но, полагаю, испытывала слабость к иностранной валюте. Прежде чем лечь в постель с моим братом, она наверняка постаралась бы найти достойную работу или по меньшей мере какое-нибудь достойное место, где можно было бы заниматься проституцией в рамках приличий.

Но это ладно, потому что довольно скоро мысли мои вернулись к недополученным тридцати пяти штукам. Нанести второй подряд визит вежливости моим Досточтимым Родителям и рассеянно обронить, чтобы они подбросили мне десять тысяч – уплатить за парковку в Голубой зоне, – такое не могло не пробудить подозрительности в папеньке, который упорно подозревает корыстные интересы за моими самыми прочувствованными проявлениями сыновней любви. Кроме того, у меня нет машины, и, вполне возможно, папенька узрел бы в этом небольшую нестыковку. Какие еще оставались альтернативы? Вытянуть деньги из Lady First было бы так же очаровательно, как сорвать первый, благоуханный плод: в конце концов, она тоже была членом семьи, и пора бы уж ей начать относиться к семье уважительно. Или, к примеру, я мог тайком проскользнуть в комнату одного из моих Обожаемых Племянников и пошарить в его копилке, правда, при этом подвергая себя риску, что вот-вот раздастся рев охранных сирен, так как они, несомненно, уже постигли наиболее примитивные методы защиты частной собственности.

В конце концов я оделся и направился к The First.

Мой Неподражаемый Брат еще не достиг папенькиного статуса, так что ему пришлось удовольствоваться надстройкой на улице Нумансия (что, конечно, ниже психологической планки Диагонали) в ожидании оставшейся части отцовского наследства, которая позволит ему обзавестись зимней резиденцией там, где его левая нога захочет. Но и без того он сумел оттяпать себе сто пятьдесят квадратных метров надстройки, где поместилось и джакузи, и совершенно необходимый музыкальный инструмент. Разумеется, пока это пианино, а не рояль, и места занимает немного. Маленькое неудобство состоит в том, что Дебюсси лучше звучит на рояле, но мой Неподражаемый Брат – человек терпеливый и знает, что всему свое время: пианино с «BMW» и роялю с «ягуаром-соверен».

В холле его дома тоже есть диваны и консьерж – причесанный волосок к волоску тип в какой-то хламиде цвета электрик, заменяющей униформу, – но лифтам куда как далеко до папенькиных, они просто поднимают тебя в надстройку, не выкидывая никаких штучек, противоречащих силе земного тяготения.

Звоню.

Открывает Lady First. Поцелуи в щечку. Выглядит она лучше, чем мне казалось по воспоминаниям. Просит меня пройти. В коридоре сталкиваемся со вторым из моих Обожаемых Племянников; вид у него не такой горделивый, как у первенца, и, похоже, это мальчик, судя по отсутствию сережек и бантиков. Он движется перед нами довольно непростым манером, напоминающим способ передвижения четвероногих, особенно крокодилов и прочих рептилий, однако опираясь об пол коленками, а не когтистыми лапами или другими соответствующими нижними конечностями, и уж конечно, без того изящества, которое придает волочащийся сзади длинный зигзагообразный хвост. С любой точки зрения – вполне примитивный способ, невольно заставляющий вспомнить о вырождении человеческого рода, чего так боялся Жан Ростан. Но на этом сюрпризы не кончаются: неожиданно он останавливается как вкопанный, садится на необъятных размеров задницу, неправильную форму которой еще больше подчеркивает обтягивающее синее трико, смотрит вверх и делает гримасу, загадочным образом напоминающую человеческую улыбку.

О ужас: у него нет ни единого зуба.

На меня накатывает дурнота, и, задрав повыше ногу, я стараюсь перешагнуть через него. Невестка, напротив, должно быть, уже привыкла к подобным вещам и без всяких явных признаков отвращения нагибается и берет на руки существо, уже очевидно проявляющее умственную недоразвитость, сопровождаемую пузырями и ничем не оправданными оплеухами, которыми оно награждает мать.

– Вероника, подойди-ка сюда, присмотри на минутку за Виктором, – произносит Lady First, повышая голос и обращаясь куда-то в дальний конец коридора. Поскольку мы были в гостиной одни, я сделал вывод, что «Виктор» – имя существа, и это еще больше укрепило мое подозрение, что передо мной мальчик. Просто невероятно: еще ни одного зуба, а пол уже есть. Тут же как из-под земли возникла собственной персоной Вероника, оказавшаяся толстым-претолстым тинейджером в гринписовской футболке и лиловых спортивных штанах. Мне она понравилась, и я любезно произнес «Привет»; откровенно толстые люди всегда мне по душе, будь они хоть борцы за чистоту окружающей среды. Существо, не прекращавшее неистовых телодвижений, перекочевало из одних рук в другие, и Вероника удалилась с ним куда-то вдаль по коридору, отчего моя симпатия к девочке укрепилась за счет чувства благодарности. Я не расист, но нельзя не признать, что человеческие детеныши здорово воняют, особенно на ранних стадиях развития; они смердят смесью приторных лосьонов, кремов против опрелостей, детской еды… словом, их окружает отвратительное пахучее облако, загрязняющее все и вся, вступающее с ними в тесный контакт.