Дама с простудой в сердце - Михаил Март Страница 11

— Вы правы. Я очень счастлив, Давид Илларионыч, что судьба свела меня с вами.

«Глупец! — подумал про себя Добронравов. — Ты всю оставшуюся жизнь будешь жалеть о сегодняшней встрече. Только поздно будет размахивать кулаками, когда драка закончится».

Добронравов поймал такси и помчался с докладом к Кире. Кто-кто, а она еще тоньше умеет затачивать карандаши интриг. В паре они были непобедимы.

* * *

Кира очень внимательно выслушала рассказ Добронравова о коллекции Федотова и о ее одержимом хозяине.

— Если ты пойдешь на этот шаг, Додик, то приготовься к тому, что ты делаешь свой последний шаг. Лебединая песня. А дальше что?

— Я получу пять картин Федотова плюс пять миллионов долларов. Он получит свой товар и пусть его вывозит. Когда в Париже обнаружат подделку, уже поздно будет размахивать шашкой. Пусть радуется тем полотнам, которые я не трону. Что касается дарственной от Анастасии Голицыной, то этот документ не выдерживает никакой критики. В суд или прокуратуру он с ним не пойдет. Скандал устраивать не в его интересах. К тому же эти пять картин не упоминаются в реестре и завещании отца.

— Не торопись, Додик.

Кира достала из бара бутылку «Хванчкары» и налила вина любовнику, она сама же предпочитала пить коньяк. Где она добывала настоящее грузинское вино, по слухам, любимый напиток Сталина, Кира не говорила.

— Я не тороплюсь. Но упустить такой шанс было бы непростительной глупостью. В конце концов, это уже серьезный капитал, с которым мы сможем уехать за границу, и твоя давняя мечта наконец сбудется. На обдумывание деталей у нас уйма времени.

— Ошибаешься, Додик. Времени очень мало. Допустим, что с уголовниками ты быстро договоришься, они тебя обожают. Но вопрос с инсценировкой требует особого подхода.

— Что ты имеешь в виду?

— Ни один взломщик не сможет проникнуть в твой офис на Гороховой и что-то из него вынести. А речь идет о двенадцати картинах. Это то же самое, что в одиночку и без оружия атаковать бронепоезд.

— Здесь я с тобой должен согласиться.

— Еще бы. Нельзя же думать, что следователи полные идиоты и не поймут элементар-v ной подставы с твоей стороны. К делу надо подходить с точки зрения следствия, в глазах которого ты должен выглядеть жертвой. Ты, а не владелец картин. Ведь по сути речь идет о народном достоянии, а не о Володарском. Одним словом, офис на Гороховой к спектаклю не пригоден. Нужно использовать твою жилую квартиру и арендовать другой офис как рабочий кабинет.

— Моя квартира? Ты смеешься? В нее может проникнуть любой мальчишка с улицы.

— Прекрасно. Но тебе надо окружить свою квартиру ореолом тайны. В том-то и смысл, что квартира доступна и ни один вор в нее не полезет. Ты же никого никогда в нее не приглашаешь. Тебе неудобно приличным людям показывать трущобы. Никто же не думает о том, что ты собираешься уматывать из страны, поэтому не намерен вкладывать деньги в недвижимость. С другой стороны, хорошо бы иметь одного-двух свидетелей, которым ты доверяешь, что называется, лучшие друзья. Они должны видеть в твоей квартире картины. Время от времени меняй там экспозицию из дешевых подделок с рынка и морочь головы друзьям, будто в доме висят шедевры.

— У меня в доме живет один отставной генерал. Я его часто вижу во дворе за шахматной доской. Как свидетель он идеален.

— Ты с ним знаком?

— Нет. Просто здороваемся как соседи.

— Тогда откуда ты знаешь, что он генерал, да еще отставной?

— Ходит в брюках с лампасами и форменной рубашке без погон. Целыми днями болтается в скверике под окнами либо с шахматной доской, либо выгуливает собаку.

— Отлично. Пригласи его к себе на партию шахмат. Ты прекрасный игрок. Заводить дружбу надо сейчас, чтобы у нее шел свой стаж. Пусть и Шестопал побывает у тебя. Он тоже ни черта не смыслит в картинах и верит тебе на слово. От таких свидетелей, как банкир и генерал, уже не отмахнешься. Перед ограблением оба должны видеть коллекцию Федотова на стене в квартире.

— Шестопал не лучший вариант. Он знает об офисе на Гороховой и будет удивлен моей беспечности.

— В том-то и дело, что он знает о твоем музее. Так нам надо, чтобы он о нем не упоминал на следствии, а говорил лишь о квартире, где видел картины. Ему можно сказать, что ты ждешь экспертов, не хочешь перед ними засвечивать музей на Гороховой, вот и привез коллекцию домой на несколько дней.

— Интересная мысль.

— Интересных мыслей у меня пруд пруди. Твое дело пропускать их через мясорубку своего ума и выстраивать оптимальный план. Только не забывай главного. Не Володарского ты должен обвести вокруг пальца, а следователей. Пусть потом они сами на него выходят и огорчают дипломата невосполнимой потерей. Вот тогда Володарский действительно в тебя поверит как во всемогущего мага и волшебника. Картина будет выглядеть намного бледней, если о краже Володарскому сообщишь ты. Нет. Из этого ограбления надо сделать настоящую сенсацию, громкий скандал: пресса, телевидение, светские сплетни, главной жертвой в которой будешь ты.

— Хорошо, если бы меня еще при этом избили и уложили в больницу. Налет так налет, по всем законам жанра.

— Вот видишь. Я лишь подбросила тебе идейку, а ты уже придашь ей глобальный масштаб.

Добронравов выпил бокал вина до дна. Сегодня был один из самых счастливых дней в его жизни.

Встреча состоялась. Расчет Шмелева сработал. Анна Дмитриевна сама, без чей-либо помощи, связалась с владельцем марок Ракицким. Тот, в свою очередь, вызвал к себе адвоката, чтобы посоветоваться. Павел Львович дал весомое ручательство за княгиню, но попросил Ракицкого не упоминать его имени, так как ведет ее дела, и считает не совсем корректным фигурировать в сделке, о которой Анна Дмитриевна никому не хочет говорить. Может сложиться впечатление, будто Шмелев сыграл в деле роль свата, а работа на две стороны не совместима со статусом юриста. Ракицкий с пониманием отнесся к просьбе Шмелева. Дела княгини его не интересовали. Важна была сама сделка и надежный покупатель.

Ракицкий прибыл в усадьбу, прихватив с собой марки и всю сопутствующую документацию. Княгиня вооружилась самым авторитетным изданием для филателистов — каталогом, изданным в Швейцарии и купленным еще отцом. Они тихо беседовали в комнате Анны Дмитриевны. Но не настолько тихо, чтобы Ника, сидящая в гардеробе, не могла слышать разговора матери и продавца.

— Если вас устроит сумма в двенадцать миллионов, я готова отдать вам чек. Директор банка — друг моей дочери, он сумеет вам помочь в получении наличных, но не сможет перевести, деньги за границу. Тут уж вам самому придется думать.

— У меня нет необходимости переводить куда-либо деньги. Я согласен потерять три миллиона. Так или иначе, но такая сумма ушла бы как комиссионные сборы аукционеров и налог королевству. Я в таком положении, когда у меня нет выбора.