Ритуал - Адам Нэвилл Страница 11

Поток зловонного горячего воздуха, по-звериному пахнущего испорченным мясом, накатывает сзади. Он исходит от фигуры, высокой и могучей, чье пугающее незримое присутствие заставляет трепетать каждый нерв твоего тела. Ты начинаешь биться в прутьях, как в силках. Они похожи на вертела, на деревянные стрелы. Твердые, как кость. Прутья повсюду.

Ты просыпаешься в темноте и скулишь. Дрожишь, словно только что вылезший из холодной воды. Твои легкие закачивают в себя воздух, десятилетиями скапливавшийся в старых подвалах. Запах заплесневелой древесины и барханов пыли, покрывающей лишенные света места.

Где ты? Или это просто ветер касается твоего лица?

Ты весь в синяках. Спина и плечи болят от жесткого деревянного пола, на котором ты лежал, уставившись в темноту. Ты шевелишь руками, и раздается шорох. Это спальный мешок. Спальный мешок, который сполз с пенопластового коврика на грязные деревянные доски и сбился у тебя в ногах. Задыхаясь, ты садишься. Твои ладони касаются шершавого дерева под тобой.

Люк. Меня зовут Люк. Я лежу на полу дома. Того, что мы нашли в черном лесу.

Его дыхание замедляется. Он уже не задыхается. Прутья исчезли. И его никто не преследует. Это лишь сон, и ничего больше. Но все тело болит, словно исцарапанное кустами ежевики, шипами и древесной корой, такой же колючей, как обросшие ракушками корпуса старых лодок. Может, это со вчерашнего дня? После долгого, безумного и изнурительного похода по сырому бескрайнему лесу.

Он оглядывает комнату, видит красноватое свечение, исходящее из печи, и вспоминает, что Хатч растопил ее накануне вечером. Трудно сказать, сколько сейчас времени, потому что ставни и дверь наглухо закрыты и свет не проникает на лестницу с безоконного чердака. Где его часы?

И где остальные?

Около себя в тусклом красноватом свете он видит лишь пустые спальные мешки, валяющиеся рядом с рюкзаками и высыпавшимся из них мусором.

Он сидит неподвижно, боясь шевельнуться, и слушает. Напрягая слух, пытается расслышать что-нибудь в темноте.

И тут раздается звук. Слабый, но все же отличимый от стука дождя по стенам и случайных скрипов, исходящих от покосившегося дома. Всхлипы. Кто-то плачет. Наверху. Люк смотрит на темный потолок и сглатывает подступивший к горлу комок страха.

13

Ты рыдаешь, стоя на коленях. Всхлипы сотрясают твою грудь, а глаза уже все выплаканы. Пересохшее горло содрано в кровь, голос кажется чужим. Ты плачешь, потому что это конец. Твоя жизнь заканчивается в темном, смердящем, бессмысленном месте. Здесь нет справедливости, и бежать некуда. Но твои страдания совершенно его не трогают. Оно величественно сидит на убогом деревянном троне, с длинными рогами, которые носит будто корону, и смотрит без малейшего сострадания. Твое унизительное положение лишь придает ему сил. Его лапы воздеты к потолку в омерзительном триумфе.

Твое нижнее белье промокло насквозь. Ноги липкие от влаги.

Кто-то зовет тебя. Откуда-то сзади.

– Хатч, Хатч, дружище! Что это? Где остальные?

Голос звучит знакомо, но Хатч не отвечает, потому что слишком поздно, и он должен ждать здесь своего конца. Уже скоро.

Чья-то дрожащая рука на плече.

– Проснись, Хатч, проснись. Это сон. Дружище, это сон. Ты не знаешь, где находишься. Проснись сейчас же! Все позади. Давай, дружище.

Хатч поднимает голову, стараясь не смотреть на стоящую перед ним жуткую черную фигуру. Открывает глаза на звук голоса, ощущая, как высохшая соль трескается на пыльных щеках.

Люк!

При виде знакомого лица он морщится и пытается заплакать, но слез не осталось. Во рту горячо и солоно от рыданий. Но почему? Почему он здесь, в одних мокрых шортах, дрожит и рыдает в темноте? Он собирается умереть. Страх преследовал его давно. Хатч закрывает глаза и пробует воссоздать сон из своих мыслей.

Осознание собственного безрассудства пронзает его, согревая щеки и тело.

– Какого черта? – Он поворачивается, чтобы посмотреть на то, что напугало его. Во мраке, еле освещенном полосками света, проникающими сквозь трещины в потолке, он видит силуэт. Длинные конечности и рога. Застывшее в ожидании тело.

Но оно не живое. Нет, это не животное. Всего лишь чучело, объеденное мышами. Пережиток безумия, забытый на ветхом чердаке брошенного дома. Хатч поднимает на Люка глаза и качает головой.

Люк смотрит на него. В его глазах смущение и страх.

– Нам надо убираться отсюда. Немедленно.

Хатч кивает и пытается опереться на друга. Тот берет его под руку и помогает встать на ноги.

– Остальные, – говорит Люк. – Мы должны найти остальных.

14

Дома они нашли на улице, стоящим на коленях в высокой сырой траве. На нем были лишь трусы и футболка. Остекленевшими глазами он смотрел на деревья. Все его тело дрожало от утренней прохлады.

Никто не решался к нему прикоснуться. Хатч и Люк никогда не видели его таким. Потемневшие губы на вымазанном грязью лице, бледном то ли от холода, то ли от увиденного или приснившегося, как и им. Вокруг глаз странные красные круги, небритые щеки в разводах от слез. Он не обращал на них никакого внимания. Просто стоял неподвижно и что-то бормотал себе под нос. Хатч с Люком дрожали рядом, еще не оправившись от собственного потрясения, и жались друг к другу.

Взъерошенные, с дикими глазами, они проследили за взглядом Дома, пытаясь понять, что он увидел среди темных деревьев. Но там не было ничего, кроме черного леса, сырой зелени и пробивавшихся из зарослей беловатых проблесков бересты.

Хатч заговорил первым:

– Домжа, Домжа.

Тот, похоже, услышал Хатча, потому что, не поворачивая головы, сказал:

– Оно подвесит нас там, на деревьях.

Может быть, Дом просто не оправился от сна, но какое-то время все молчали. Пока Люк не повернулся лицом к лачуге.

– Нужно найти Фила.

15

Фила нашли в кладовке. Совершенно голый, он стоял, сгорбившись, в углу грязного тесного помещения. Его грузное, почти светившееся в темноте тело съежилось при их появлении в дверном проеме. Глаза были прикованы к чему-то невидимому, находившемуся у них за спиной и чуть выше. При этом выражение его лица было таким напряженным, что никто не устоял перед соблазном обернуться и посмотреть в направлении, в котором смотрел друг. Руки Фила были вскинуты вверх, но как-то неуверенно. Возможно, он поднял их, чтобы отогнать что-то прочь. Однако опорные мышцы ослабли, когда он осознал собственную беспомощность.

– Фил, дружище, пойдем. Все будет хорошо. – Хатч, сам уже успевший оправиться от потрясения, подошел к Филу. Медленно и осторожно, но уверенно.

Губы Фила дрожали, как у напуганного ребенка. Он что-то бубнил себе под нос, так, что слов было не разобрать. Когда Хатч коснулся пальцев его руки, Фил заскулил и уронил голову на грудь.