Восхождение Ганнибала - Томас Харрис Страница 11

В кабинете директора стояли письменный стол из излишков военного имущества, такие же шкафы с документами и две походные койки. Именно здесь Ганнибала сильнее всего поразило то, как изменился запах в замке. Здесь теперь уже не пахло мебельным полиролем с лимонным маслом, не пахло духами… Вместо этого в комнате застоялся холодный запах мочи, шедший из остывшего камина. Окна были ничем не занавешены, из украшений остались только резные панели.

– Ганнибал, это была комната твоей матери? Чувствуется, что она вроде как женская. – Директор отличался некоторой своенравностью. Порой он мог быть добрым, чаще – жестоким, когда его раздражали собственные неудачи. Его маленькие глазки были красны. Он ждал ответа.

Ганнибал кивнул.

– Тебе, должно быть, тяжело жить в этом доме?

Ответа не последовало.

Директор взял со стола телеграмму.

– Ну что ж, тебе не так уж долго осталось жить здесь. Сюда едет твой дядя. Он заберет тебя с собой во Францию.

Кухню освещал лишь горевший в очаге огонь. Прячась в тени, Ганнибал наблюдал за помощником повара: тот спал в кресле перед очагом и бормотал что-то во сне. Рядом с ним стоял пустой стакан. Ганнибалу нужен был фонарь, стоявший на полке прямо над помощником повара. Он мог видеть отблески огня на стекле фонаря.

Человек дышал глубоко и ровно, похрипывая, как от простуды. Ганнибал бесшумно прошел по каменному полу, попал в пропитанную запахом водки и лука атмосферу, окутавшую спящего, и зашел к тому за спину.

Проволочная ручка фонаря обязательно заскрипит, так что надо взять фонарь одновременно за основание и за стекло, чтобы стекло не задребезжало. Приподнять вверх и снять с полки.

Вдруг – громкий треск: это вспыхнуло полено, шипя струйками пара и рассыпая искры; мелкие угольки запрыгали в очаге; один уголек отскочил на пол, покатился и улегся совсем рядом со ступней помощника повара, обернутой теплой портянкой.

Чем же его отбросить? На стойке Ганнибал увидел гильзу от 150-миллиметрового снаряда, в которой стояло множество деревянных ложек и лопаток. Мальчик опустил фонарь на пол, взял ложку и отшвырнул уголек на середину пола.

Дверь на лестницу в подземелье находилась в углу кухни. Она беззвучно открылась, как только Ганнибал к ней прикоснулся; он вошел в абсолютную тьму, по памяти рисуя в уме верхнюю площадку лестницы, и закрыл за собой дверь. Чиркнув спичкой о камень стены, он зажег фонарь и пошел вниз по знакомым ступеням, и чем ниже он спускался, воздух становился все прохладнее и прохладнее. Свет фонаря перепрыгивал со свода на свод – Ганнибал проходил под низкими арками к винному погребу. Железная решетка была открыта.

Давно украденные винные бутылки на стеллажах сменили овощи, в основном корнеплоды, и прежде всего – репа. Ганнибал напомнил себе, что нужно будет захватить отсюда немного свеклы: в отсутствие яблок Цезарь мог полакомиться свеклой, хотя от нее губы у него становились красными и казалось, что они накрашены губной помадой.

За все то время, что он жил в детском доме и понимал, что замок испоганен, разграблен, что все конфисковано или испорчено, он ни разу не заглядывал в подземелье. Ганнибал поставил фонарь на высокую полку и оттащил в сторону несколько мешков с картошкой и луком, стоявших перед стеллажом у задней стены. Он влез на стол, схватился за канделябр и потянул. Ничего не произошло. Он отпустил канделябр и снова потянул. Потом повис на нем всем телом. Канделябр опустился примерно на дюйм с дребезжанием, от которого с него поднялась пыль, а Ганнибал услышал глухой скрип заднего стеллажа. Он слез со стола. Теперь он сможет просунуть в образовавшуюся щель пальцы и оттянуть стеллаж от стены.

Стеллаж отошел от стены с громким скрипом петель. Ганнибал вернулся за фонарем, готовый тотчас же задуть его, если послышится хоть какой-то звук. Но – ничего.

Это здесь, в винном погребе, он в последний раз видел повара, и на миг его большое круглое лицо явилось ему четко и ясно, как живое, без того флера, каким время окутывает наше представление об умерших.

Ганнибал взял фонарь и вошел в потайную комнату за винным погребом. Она была пуста.

Осталась лишь одна огромная золоченая рама, на ней лохматились нитки от вырезанного из нее полотна. Это была самая большая картина в доме, романтизированное изображение битвы при Жальгирисе, особо подчеркивающее достижения Ганнибала Беспощадного.

Ганнибал Лектер, последний потомок древнего рода, стоял в замке своего детства, вглядываясь в пустую раму от картины, и понимал, что он одновременно и потомок этого рода, и не потомок этого рода. Он думал о матери, а она – Сфорца; он вспоминал о поваре и об учителе Якове, а они родом из совсем иной традиции, чем его собственная. Сквозь пустую раму он мог сейчас видеть их всех, сидящих перед камином в охотничьем домике.

Он никоим образом не Ганнибал Беспощадный, насколько он может себе его представить. Он проведет свою жизнь под расписным потолком своего детства. Но потолок этот столь же эфемерен, как небо, и почти так же бесполезен. Так ему теперь представлялось.

Они все исчезли – все картины, все лица, которые были близки и знакомы ему так же, как лица его родных.

В центре комнаты находилась потайная темница, сухой каменный колодец, куда Ганнибал Беспощадный спускал своих врагов, а потом забывал о них. Позднее ее огородили во избежание несчастных случаев. Ганнибал подержал над ней фонарь, и огонь осветил половину колодезной шахты. Отец Ганнибала как-то говорил сыну, что в его собственные детские годы на дне темницы еще лежала целая груда скелетов.

Однажды, чтобы доставить Ганнибалу удовольствие, его спустили в колодец в большой корзине. У самого дна на стене было выцарапано слово. Сейчас, при свете фонаря, Ганнибал не мог его разглядеть, но он знал – оно все еще там, это слово, неровные буквы, нацарапанные в темноте умирающим человеком: Pourquoi? [10]

Детдомовцы спали в длинной общей спальне. Их там расположили по возрасту. В том конце, где спали самые младшие, застоялся едкий запах брудера [11] для цыплят, как в детском саду. Самые младшие во сне съеживались под одеялами, обхватив себя руками, некоторые звали умерших родных, встречая в приснившихся лицах заботу и нежность, которых им больше не встретить.

Дальше к середине комнаты спали ребята постарше. Некоторые мастурбировали под одеялами.

У каждого детдомовца под кроватью стоял солдатский сундучок, а на стене над кроватью было место, где разрешалось прикрепить рисунки или, очень редко, семейную фотографию.

Вот над кроватями целый ряд рисунков цветными карандашами. Над кроватью Ганнибала Лектера – отличный рисунок мелками и карандашом: младенческая рука – ладонь и предплечье, – протянутая к зрителю в трогательном жесте, от нее глаз нельзя оторвать; пухленькое предплечье слегка укорочено – ребенок тянет к вам руку, чтобы погладить. Повыше кисти – браслет. Под этим рисунком спит Ганнибал, веки у него подергиваются. Напрягаются челюстные мышцы, раздуваются и втягиваются ноздри: во сне ему чудится зловонное дыхание трупоедов.