Из жизни кукол - Эрик Аксл Сунд Страница 12

— А ты, Мерси… Когда научилась летать?

— Я не знаю, училась ли я этому. Мне кажется, что меня как будто кто-то несет. Держит за бока холодными руками… Уверенной хваткой. Вот…

Мерси задрала кофту и указала на оголившиеся ребра.

Все увидели шрам, похожий на розоватую колючую проволоку; он начинался под одной грудью, тянулся наискось через живот и уходил под пояс штанов. Дальше видно не было, но Нова знала, что шрам опускается ниже лобка и заканчивается на внутренней стороне бедра. Мерси было двенадцать лет, когда боевики “Боко харам” распороли ее штыком — после того как изнасиловали. Потом надели ей на голову цинковое ведро и били по нему обрезком железной трубы, пока у нее не лопнули барабанные перепонки.

Все здесь, кроме, может быть, Луве, думали, что шрам — последствие неудачной операции. Какой-то загадочной кишечной болезни, поразившей ее в детстве. Мерси лгала всем, кроме Новы. Никто из девочек не знал, что Мерси росла в образованной семье, которая могла позволить себе хорошее медицинское обслуживание. Девочки считали, что у всех нигерийских детей от голода мушки в глазах и распухшие животы.

Они ничего не знают.

Мерси, пристально глядя на Луве, опустила кофту.

— Две руки, которые держат тебя? — спросил он. — Которые помогают тебе летать?

Мерси кивнула, но больше ничего не стала говорить.

Нова знала, чьи руки держат Мерси. Руки ее отца. Он держит Мерси и сейчас, спустя три года после того, как пропал без вести. Держит, как держал ее, когда Мерси была маленькой и хотела летать.

По-настоящему хороший отец всегда будет поднимать свое дитя к небу. И не уронит его.

Мерси верила, что отец жив, хотя Нова в этом сомневалась.

— Мерси… — продолжил Луве, — ты ничего больше не хочешь нам рассказать?

Мерси смотрела не на Луве, а на Нову. Несколько секунд, словно чтобы дать другим понять: они вместе, и Нова знает, что скажет Мерси.

— Нет, но у меня вопрос. Почему мы не можем жить по двое в комнате? Комнаты же большие, места хватит. Неважно, чего человек успел добиться в терапии. Ночью все эти успехи не имеют смысла, потому что остаешься наедине со своими мыслями.

— Вы согласны с Мерси? — спросил Луве. И кивнул, поняв, что так думают все. — Я передам ваше пожелание руководству. Но не слишком надейтесь. Ваше желание идет вразрез с базовыми принципами лечения, и я не знаю, получится ли отступить от них.

Как хорошо, что Нова иногда проскальзывает к Мерси по ночам.

Что бы она делала — без тепла Мерси? Без рук Мерси, обвитых вокруг ее шеи?

Два, а иногда и три раза в неделю они спали вместе. Все зависело от того, какой санитар дежурит ночью. Пара дежурных смотрели на такое сквозь пальцы, даже поощряли.

Например, Эркан.

Эркан даже устраивал так, что иногда им удавалось улизнуть. Завтра его смена, и Нова надеялась, что планы не изменились. Завтра в половине двенадцатого они отсюда выберутся. Их ждут несколько часов свободы, а потом придется возвращаться.

То, чем они собираются заняться, вряд ли можно назвать свободой, но это необходимое зло. Им нужны деньги. А еще им нужно взрастить в себе злость.

Фрейя тогда так и не вернулась. Наверное, занялась тем же, чем они займутся завтра, и решила продолжать.

Иногда легче притворяться кем-то другим, чем знакомиться с собой настоящей.

— Ну что ж. — Луве закрыл блокнот. — Закончим на сегодня.

Он все-таки нравился Нове. Похоже, ему и правда не все равно, что с ними будет. Он хочет вынуть из них ненависть — думает, что так правильно.

Но завтра ночью они его подведут. И сделают по-своему. Взрастят в себе ненависть.

Нова думала, что Мерси тоже, наверное, хочет стать нормальной. Во всяком случае попробовать, чтобы было с чем сравнивать.

Может, в “Котле” они и смогут стать нормальными. Посмотрим. Чему быть, того не миновать.

С другой стороны, всегда можно послать все к черту. Стать ненормальной по максимуму.

Не быть ничьей рабой.

Нова и Мерси вышли из кабинета последними, и Луве запер за ними дверь. В коридоре Мерси сказала, что хочет курить.

Нова вышла следом за ней во двор. Остальные девочки сгрудились на крыльце под крышей, потому что шел дождь, но Нова и Мерси спустились к дороге. Отсюда было видно фабрику, походившую на гигантский крематорий.

— Интересно, что чувствуешь, когда убиваешь, — сказала Нова. — Кого-нибудь, кого реально ненавидишь.

Мерси уставилась в землю. Пнула камешек и потеребила подвеску-амулет, молитву-вранье.

Стоя перед маленьким зеркалом в садовом домике, Кевин поправлял воротничок рубашки — старой отцовской белой рубашки. Зазвонил телефон.

Кевин не стал отвечать. Он продолжал возиться с воротничком, отгибал его так и сяк, но воротничок не хотел садиться нормально. Если застегнуть верхнюю пуговицу, то воротничок душил Кевина. А с расстегнутой верхней пуговицей Кевин начинал походить на плейбоя.

Как же тяжело, вплоть до самых пустяков, хоронить отца.

Телефон тренькнул — кто-то прислал сообщение. Надев пиджак, Кевин набрал 222, голосовую почту.

Ища английскую булавку, которой можно было бы скрепить ткань между пуговицами, Кевин слушал мужской голос в трубке. Звонил коллега, Йимми Шварц. Они не то чтобы хорошо знали друг друга — так, виделись на работе время от времени.

Кевин… У нас тут погибшая девушка. У нее в телефоне полно фоток и видео, все про секс. Я краем уха слышал, что ты выслеживаешь одного грумера [9]… Наша погибшая близко общалась с кем-то, кто называет себя Повелитель кукол, или Puppet Master, хотя похоже, что его настоящее имя — Петер.

Кевин застыл, зажав булавку большим и средним пальцами. Осторожно потрогал острие указательным пальцем. Коллега тем временем говорил, что есть прощальное письмо и почти все указывает на то, что девушка, Тара, совершила самоубийство.

Мне нужна твоя помощь, закончил Шварц и попросил Кевина перезвонить.

Кевин сунул телефон во внутренний карман пиджака, застегнул булавку между пуговицами, опустил воротничок рубашки и посмотрелся в маленькое, покрытое пятнами зеркало.

Напряженные челюсти. Кевин подавил внезапное желание заехать в зеркало кулаком.

Вместо этого зашнуровал ботинки, вышел и запер дверь.

Сел на ступеньку веранды, достал телефон. Голые деревья казались частью горы: серые стволы торчали из серого камня, будто руки великана.